Свет в окне

Крупица абсурда бывает необходима в жизни – это лишает ее пресности; но что делать, когда погружаешься в сплошной абсурд? Выбрать первое же объявление, приехать по указанному адресу, чтобы в чужом доме обнаружить…

Девушка, выхватив фотографию из ящика, твердила, что «это дедушка Коля, мой дед, он на войне погиб», в то время как он сам безуспешно возражал и зачем-то полез за паспортом, хотя при чем тут был его паспорт, в этом непрекращающемся абсурде…

Дедушка, бабушка… Какой дедушка?

– Это мой отец, Герман Лунканс! – повторял он, водрузив, наконец, окаянный ящик на буфет.

– Старинные фотки вообще похожи, – запальчиво убеждала его девушка, – в смысле, лица похожи, понимаете?

Они замолчали одновременно. Карлу вспомнилась черная папка, старая фотокарточка с надписью: «Нет, не отстал быстроногий Аякс от могучего брата» – фотокарточка, на которой рядом с отцом был снят другой, очень похожий на него человек – кузен, как сказала мать. О чем вспомнила девушка, неизвестно, однако первой заговорила она:

– Подождите… Так вы – Герман?..

– Не я; Герман – мой отец, он умер давно.

Слава богу, не девятнадцатый век, а то бы хлопнулась в обморок. И сесть было не на что. Девушка прислонилась к стене.

– Они… Мой дед – это отец моей матери – они с вашим отцом, с Германом, в смысле, братья были. Или двоюродные… родственники, в общем. В принципе я могу бабушке позвонить, но лучше завтра, а то на ночь…

И добавила:

– Но ведь так не бывает.

Он что-то говорил про абсурд, про невероятные вероятности, рассказал про фотографию с надписью, но девушка замотала головой: про Аяксов она не знала.

Как шестнадцать лет назад он тоже не знал – ни об Аяксах, ни об отцовском кузене.

Вернувшись домой, бросился к письменному столу. Черная папка, казалось, как-то постарела и выглядела скорее серой – или это свет так падает? Вот и фотография. «Нет, не отстал быстроногий Аякс от могучего брата». Кем был отец – могучим братом или быстроногим Аяксом, его догоняющим? Сходство поразительное: они выглядят если не близнецами, то родными братьями, Аяксами. Не убирая фотографию, положил ее углом под папку, сразу взял сигарету и вышел на балкон. Хотя теперь можно было курить и не выходя из комнаты, но к этому он пока не привык. В последнее время Карл Лунканс старался проводить дома как можно меньше времени. Как долго оно длилось, это «последнее время», он затруднился бы сказать; а впрочем, никто и не спрашивал. Когда развод остался позади, неожиданно стало легче жить: кончились бесплодные выяснения причин, и предстояло иметь дело только со следствиями, первоочередным из которых стал поиск квартиры.

Да, квартиры. Он сыт по горло коммуналками.

Вернее, коммуналкой – той, где они жили после того, как должны были освободить спокойную и удобную квартиру в Старом Городе, и где он теперь остался один.

Две эти смежные комнаты с балконом оказались для них тогда самым хорошим вариантом из всех имеющихся, если не считать того, что мать, с трудом добившаяся отдельной жилплощади, очутилась в другой коммуналке. Карл ненавидел ее «отдельную жилплощадь», а еще пуще ненавидел себя за то, что позволил затолкнуть ее в эту узкую, изогнутую буквой «Г», комнатенку на пятом этаже. Единственное достоинство – в двух кварталах от Ботанического сада. «Жилплощадь по месту работы», – шутила она.

Предстоит обмен, и сегодняшний вечер только положил ему начало. Можно было бы поехать с этой милой девушкой посмотреть вторую однокомнатную; но на сегодня впечатлений достаточно. Пока он ехал домой, пытался сообразить, кем она ему приходится, эта Ольга, но родственные связи всегда были его слабым местом. Если машинистка – дочь двоюродного брата отца, одного из «Аяксов», то, выходит, они с нею тоже двоюродные… или нет, троюродные? В смысле, с машинисткой; а Ольга мне кто, племянница?

С балкона комната выглядела теплой, обжитой и уютной. Казалось, что вот-вот откроется дверь и войдет с горячей кастрюлей жена, задержится на пороге несколько секунд – ровно столько, сколько нужно, чтобы осторожно закрыть ногой дверь в коридор.