Свет за деревьями

Новый год в незнакомом городе, хлоп ракет.
И затем мы долго шли сквозь прозрачную
ночь, по улицам, повторявшим дома и крыши,

повторявшим цветные лампочки, венки из еловых веток.

Тебе столько-то лет, все это уже было, остатки снега
тают на тротуарах, машины молчат, уткнувшись

друг другу в затылок. Ты брошен на эти улицы,

ты выброшен, выдан, отдан
этим улицам, повторяющим крыши, окна,

повторяющим лампочки. Новый год в незнакомом

городе, где-то, запах пороха, угольный блеск
луж, картонные гильзы на опаленном снегу…

7 января 2005

Сорок пять

1 «Зима затянулась, давно надоевший снег…»

Зима затянулась, давно надоевший снег
мерцает под мерзлым небом, мерцающим, втайне, тоже.
Март похож на январь в Европе, на март у гипербореев —
с безмолвной стражей сугробов и скрежетом коньков
на катке,
где вечность назад я гнал по льду свою шайбу,
с великолепным грохотом ударявшуюся в дощатую
изгородь,
и, прозрачными уже вечерами, далекие отсветы города,
как отсветы будущего, о котором никто не думал,
ложились на летящие лица, на окружные крыши.

2 «Когда я родился, мир был совсем другим…»

Когда я родился, мир был совсем другим,
уже, но едва отошедшим от оторопи. Никита
Сергеич дубасил своим башмаком, торопясь
забить еще один гвоздь в гроб отца и учителя.
По ту, верней эту, сторону занавеса уже начинались хиппи,
кончались битники, Кеннеди ехал в Даллас.
Носили нейлоновое, верили в будущее, путались с шириною
брюк. Вспомним также остроту, высоту
дамских бюстов, взлетающие прически.

3 «Все прочее было круглым…»

Все прочее было круглым, как было и в предыдущую,
добродетельную эпоху: на фоне ее колючей
проволоки. Круглые абажуры, крутые крыши «Побед».
Не забудем и «Волгу» с оленем на бескрайнем капоте,
сплошным передним сиденьем, мягче которого
потом уже не бывало,
ручкою передач на руле. И в пустом парадном пространстве
дядей Джо построенного проспекта, вдруг —
лошадь с телегой, мужик в телогрейке,
теребящий вожжи, уезжающий в никуда.

4 «Еще были живы те, кто помнил…»

Еще были живы те, кто помнил иное время,
до всех кровавых свершений, еще писались последние
воспоминанья о Павловске, в Париже была Россия,
и чистый прощальный голос проходил сквозь рок-н —
рол, треньк гитар, сообщенья о спутниках,
кружившихся все быстрее. Зима затянулась. Снег
любой ландшафт превращает, как известно, в страницу,
переведенную с русского. Примеряя
к себе и друг другу цифры четыре, пять,

5 «Я смотрю в окно…»