Свет за окном

Ответить сразу Эмили не смогла, так как им с Антоном предстояло идти на похороны. Но даже сидя в красивой, средневековой постройки гассенской церкви Святого Лорана, сжимая в руке ладошку Антона, она думала о письме Алекса.

«Мне тебя не хватает».

После службы многие пришли в дом Жака и Жана помянуть добрым словом Марго, попробовали вино нового урожая, похвалили его. Эмили, проводив последнего из гостей, увидела, что Антон стоит в сторонке, совершенно потерянный.

– Не хочешь пойти наверх и собраться? – мягко спросила она. – Скоро поедем домой.

Антон чуть оживился:

– Хорошо, я сейчас.

Глядя, как он плетется по лестнице, она подумала, что это было верное решение, сразу после похорон взять его к себе. В непривычном окружении он отвлечется, развеется. Пусть это станет началом новой жизни.

В кухню вошел Жан.

– Эмили, отец спрашивает, не хочешь ли ты посидеть с нами в саду, пока Антон собирается.

– Ну конечно, – и они вышли в сад.

Жак сидел под старым каштаном в том же кресле, в котором принимал гостей. Нельзя было не отметить, как любит он тех, кто пришел, и как они его уважают.

– Присядь, Эмили, – серьезно сказал он. – Мне нужно с тобой поговорить. Жан, и ты тоже останься. – Стало ясно, что разговор предстоит важный. Жан налил всем по бокалу вина и сел бок о бок с Эмили.

– Я решил, что настал момент рассказать вам про ребенка Софи. И когда я скажу вам, кто это, надеюсь, вы поймете, почему я ждал до этого дня. – Жак прокашлялся.

– После того как мы с Констанс отвезли девочку в приют и Констанс уехала в Англию, я еще раз обратился к Эдуарду, умоляя его пересмотреть свое решение. Но он и слушать не хотел и несколько дней спустя уехал в Париж. Меня грызло чувство вины. Я знал, что дитя Софи де ла Мартиньерес, никому не нужное, живет без любви и ласки в нескольких километрах отсюда. – Жак дернул плечом. – Как бы я ни уговаривал себя, что это война наделала бед и что за Викторию я не в ответе, я не мог ее забыть. Понимаете, я ее полюбил… Промучился две недели и решил съездить в приют. Узнать, не удочерил ли кто нашу Викторию. Если да, то на все божья воля, и тогда я не стану ее искать. Но, конечно же, никто ее не удочерил. К тому времени ей было уже больше четырех месяцев. И когда я вошел в детскую, ее глазки зажглись, она узнала меня. Она улыбнулась… Эмили, она мне улыбнулась! – Жак схватился за голову. – Тут уж я понял, что не могу ее так просто взять и оставить.

Не в силах продолжать, Жак замолчал, и сын, пытаясь его поддержать, положил руку ему на плечо.

– Ну вот, – поднял голову Жак. – Я вернулся домой и стал думать, что можно сделать. Я мог бы удочерить ее, но мне казалось, девочке это будет не на пользу. Мужчины в те времена не знали, как ухаживать за маленькими детьми. Ломал голову, кто бы мог взять ее из местных, чтобы, раз уж не могу сам ее воспитать, хоть приглядывать, как она растет. И наконец пришла мне на ум такая женщина – перед войной ее муж нанимался собирать у меня урожай. У нее уже был свой ребенок. Я пошел навестить ее. И узнал, что муж с войны не вернулся, и она о нем ничего не знает. В отчаянном была положении, не на что было жить с ребенком, они голодали, как многие после войны. Но женщина она была добрая, и по ребенку было видно, что мать заботливая. Я спросил, как она смотрит на то, чтобы удочерить девочку. Поначалу, конечно, она наотрез отказалась, потому что и свое дитя кормить не на что, и я знал, что она так скажет. И тогда я предложил ей деньги. Приличную сумму, – Жак покивал. – И она согласилась.

– Папа, но откуда у тебя деньги? Я же знаю, как бедно ты жил после войны!

– Да, так и было… Но… – Жак, помолчав, вдруг вскинул глаза на Эмили, и та поняла, как трудно ему это сказать. – Ваш отец, мадемуазель Эмили… Он, после того как Констанс перебралась в Англию, дал мне кое-что, прежде чем уехать в Париж. Вложил мне в руку, ни слова не обронив. Ну, может, это был его способ повиниться, что не признал он племянницу. В общем, я нашел человека, у которого были связи на черном рынке. Попросил его оценить то, что оставил мне ваш отец. И таким образом раздобыл денег, чтобы заплатить доброй женщине.

– А что именно оставил вам мой отец, Жак? – тихо спросила Эмили.

– Это была книга. Очень старая, с замечательными рисунками. Первый том из двух, и я знал, что ему удалось отыскать и второй тоже! Вы ведь помните, Эмили, я говорил, что этот второй том он прислал из Парижа с Арманом, связным, чтобы дать нам понять, что он на свободе? И что Эдуард подарил этот второй том Констанс, когда она уезжала?

– Да, – ответила Эмили, и по лицу ее промелькнула улыбка. – Я знаю, что это за книга. «История плодовых деревьев Франции».

– Именно так. Это огромная редкость. Мне удалось выручить за нее неплохие деньги. Простите меня, что я сделал это, мадемуазель. Мне не следовало продавать книгу. Это подарок. Но этими деньгами я заплатил за Викторию.

У Эмили глаза наполнились слезами, горло перехватило.

– Поверьте мне, Жак, – еле выговорила она, – нельзя было распорядиться этой книгой лучше, чем вы это сделали!