– Мне нравится, как вы это сказали, со своим прелестным французским акцентом…
– Не переводите разговор, – по-французски одернула его Эмили.
– Прошу прощения. В общем, как бы то ни было, она ушла. И теперь тут только мы с вами…
– Значит, я должна немедленно позвонить в агентство!
– Послушайте, Эмили. Я вас очень прошу, не надо. Хотя бы в ближайшие пару дней. Позвольте мне доказать вам с Себастьяном, что я вполне в состоянии сам о себе позаботиться. Вот если я клятвенно пообещаю вам вести себя паинькой – ни выпивки, ни наркотиков, ни поездок в местный паб и так далее… – умоляюще смотрел на нее Алекс, – вы назначите мне испытательный срок, а? И при первых же признаках недостойного поведения вызовете подмогу. – Он покачал головой. – Вы даже представить себе не можете, до чего я этого не хочу.
Эмили в нерешительности молчала. Конечно, ей следует позвонить мужу и обсудить ситуацию с ним. И понятно, что как только она это сделает, он тут же примчится домой. А у него там, он сам это сказал, дела, их нельзя бросить… И Эмили приняла решение. Она жена Себастьяна, она справится с его братом вместо него.
– Договорились. Вам что-нибудь нужно? – И она поставила ногу на первую ступеньку стремянки, торопясь снова приняться за работу.
– Пока нет, благодарю вас.
– Если что-то понадобится, дайте мне знать. – Повернувшись к нему спиной, Эмили поднялась на самый верх, обмакнула кисть в краску и принялась отделывать сложной конфигурации угол.
Повисло молчание. Эмили сосредоточилась на движении кисти.
– Хороший цвет. Отличный выбор, – прокомментировал Алекс.
– Спасибо. И мне нравится.
– И мне. И поскольку кухня все-таки наполовину моя, думаю, это неплохо, верно?
– Да.
Они опять помолчали, а потом он спросил:
– А могу я помочь?
Эмили удержалась от шутки, которая так и просилась на язык.
– Я справлюсь, спасибо.
– Должен сказать, я отлично владею валиком, – сообщил Алекс так, словно прочитал ее мысли.
– Один лежит прямо у раковины, лоток и краска там же. – С недоверием она смотрела, как Алекс подъезжает к раковине, снимает с нее банку с краской, аккуратно отливает немного в лоток…
– Откуда начать? Отсюда? – Он указал на кусок стены налево от массивного буфета.
– Если хотите. Жаль, я не могу сдвинуть это сооружение.
– А я помогу вам. Руки у меня сильнее, чем у большинства особей с ногами. Сейчас вдвоем и передвинем.
– Ну давайте. – Эмили спустилась на пол и принялась снимать посуду с верхних полок, в то время как Алекс освобождал нижние. Затем они вместе отодвинули буфет от стены.
– А теперь поведайте мне о себе, – орудуя валиком, попросил Алекс, когда Эмили вернулась на свое рабочее место.
– Что вы хотите знать?
– Все самое главное: возраст, социальное положение, номер паспорта и так далее, – улыбнулся он.
– Мне тридцать один год, родилась в Париже. Мой отец был значительно старше матери и умер, когда я была девочкой. – Эмили решила рассказать ровно столько, чтобы не показаться невежливой. – Я выучилась на ветеринара, жила в квартирке в квартале Марэ, а потом, сразу после смерти матери, познакомилась с вашим братом. Вот, собственно, и все.
– На мой взгляд, вы себя умаляете. Начать с того, что родом вы из семьи, принадлежащей к сливкам аристократии. Сама газета «Таймс» сокрушалась о кончине вашей матушки.
– Это вам сказал брат?
– Нет. Я навел справки. Посмотрел в Интернете.
– Так зачем же тогда расспрашивать, если вам и так все известно?
– Затем, что мне интересно, как вы себя подадите. Мы же теперь родня! И, сказать правду, я ожидал другого. Вы меня удивили, Эмили. Учитывая ваше происхождение и воспитание, я поражен, что вы не избалованная французская принцесса, как это обычно бывает, полная апломба лишь потому, что ей выпало родиться в такой семье. Не так часто молодые представительницы вашего класса выбирают себе карьеру ветеринара. Нет, они находят богатого и влиятельного мужа, а дни проводят, порхая между Карибами, Альпами и Сен-Тропе, в зависимости от сезона.
– Да, вы как раз описали жизнь моей матери, – Эмили позволила себе улыбнуться.
– Вот именно! – Алекс победительно взмахнул валиком. – Итак, вы решили прожить жизнь полярно противоположно тому, как прожила свою ваша мать. И вопрос состоит в следующем, – он потер подбородок, изображая задумчивость. – Почему? Потому ли, Эмили, что ваша мать была так занята своей внешностью и светскими обязанностями, что ей не было дела до вас? Времени на вас не хватало? И тогда вы возненавидели все это – гламур, глянец и роскошь, потому что для матери они были на первом месте, а вы – всегда на втором. Она воплощала собой природный французский шик, а вы, надо полагать, думали, что никогда не сможете возвыситься до ее стандартов. Вы чувствовали себя нелюбимой и нежеланной. Вам недоставало внимания. Все привело к тому, что вы выросли с крайне низкой самооценкой. Поэтому вы отринули жизнь, которая причиталась вам по праву рождения, так же, как эта жизнь – под стать вашей матери – отвергла вас, и избрали себе существование совсем в ином стиле.
Эмили вцепилась в ручку стремянки, чтобы не упасть.