Светящееся пятно. Кольцо вечности

Мисс Сильвер ждала и размышляла о человеческой природе — точнее, о природе мистера Кэролла. И размышления были не слишком приятными. Чем же он был движим в своей глупости? Мисс Сильвер перебирала различные варианты: злоба, порожденная чувством неполноценности; зависть к тем, кого жизнь больше балует, — в связи с чем ей вспомнилось изречение любимого ею лорда Теннисона «Зависть порождается ограниченностью ума»; и наконец со всей серьезностью она рассмотрела версию, что Кэролл прячется за словами — напускает дыму, чтобы скрыть собственную вину и бросить тень подозрения на других.

Когда Фрэнк Эббот снова взял трубку, она все еще предавалась раздумьям.

— Все хорошо — отпустил! Конечно, ввернул пару словечек про любителей делать из мухи слона и предположил, что я на самом деле собираюсь по борделям. Очень скоро буду!

Глава 31

Однако дорога заняла дольше. И причиной задержки было не расстояние. Территория усадьбы Грэндж начиналась сразу за деревней; опорные столбы ворот располагались всего в четверти мили от скрипучего потертого знака над дверями гостиницы — с золотистым бараном на видавшем виды зеленом поле. Фрэнк Эббот быстрым шагом обогнул церквушку, чья приземистая саксонская башня пряталась за черными и массивными, словно сделанными из камня, тисовыми деревьями. До ворот сержанту оставалось пройти ярдов сто прямо по улице. В кармане пальто лежал фонарик, однако Фрэнк предпочитал им не пользоваться. Он вырос в деревне и знал, как быстро глаза привыкают к темноте. Несколько мгновений, и вот уже различимы очертания кустов на фоне неба.

Серые металлические столбики слабо поблескивали в неясном свете луны, наполовину скрытой облаками. Фрэнк зашел в открытые ворота и услышал вдалеке, как кто-то бежит. Потом звуки стихли. Фрэнк переложил чемоданчик в левую руку, достал фонарь и пошел дальше. По обе стороны от дороги простирались пустые поля, над головой смыкали голые ветви деревья. Дорога круто изгибалась в форме буквы S, в одном изгибе которой серебрился пруд, а в другом чернели заросли кустарника — вероятно, остролиста.

Фрэнк застыл напротив остролистов и прислушался. Хрустнула ветка, и он уловил движение. Фонарик мгновенно описал дугу, и в луч света попал мужчина — он поспешно вскинул руку, чтобы закрыть лицо. Однако опоздал.

— Окли! — окликнул Фрэнк Эббот.

Мартин Окли не сделал попытки скрыться.

— Кто здесь? — спросил он.

Голос был странный, в нем слышалось отчаяние.

— Эббот, — представился Фрэнк и пересек разделяющее их расстояние. — Вы тут… зачем?

Окли дышал как загнанная лошадь и выдавил лишь короткую фразу, а затем имя:

— Кэролл.

— Что Кэролл?

— Мертв.

— Вы серьезно?

Мартин Окли схватил сержанта за локоть. Хватка была отчаянно крепкой.

— Мертв!

— Где он?

— У дома. — Дыхание восстановилось, и слова полились рекой: — Это не я, клянусь! Я пришел его повидать и застал мертвым. Он мне звонил. Делал нелепейшие намеки. Кому только такое в голову придет? Возможно, хотел шантажировать…

На последних словах Эббот внезапно направил луч фонаря прямо в лицо Мартину Окли. Тот заморгал, и несвязный поток речи иссяк.

— Вы бы лучше молчали, если не намерены сделать чистосердечное признание, — предостерег Фрэнк.

— Не трогал я его! Перестаньте светить!

Окли вышел из света.

— Просто имейте в виду, — бесстрастно посоветовал Фрэнк, — все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

— Говорю вам, я его не трогал!

— Хорошо, проводите меня к нему.

Дорога широкой петлей огибала кустарник, и Фрэнк подумал, что тот, кто прокладывал эту дорогу, от души постарался сделать ее как можно более длинной. В голове промелькнула строка из стихотворения Честертона про английских пьянчуг, которые строили извилистые английские дороги. Вот почему он услышал, как бежит Окли! В начале пути Фрэнк находился ближе всего к дому. Половина дорог в Англии устроена подобным образом: сначала они ведут в противоположном направлении от цели и только потом — в правильном.

Под ногами захрустел гравий. «Тут я его и услышал. Он, должно быть, до смерти перепугался, раз побежал прямо по гравию», — подумал Эббот, а вслух спросил:

— Куда теперь?

— Сюда, налево, — ответил Мартин Окли.

Сбоку от дома находился небольшой мощеный дворик, к которому вела тропинка, обрамленная не слишком густой живой изгородью. Виднелись тонкие очертания сирени и жасмина с более густыми пятнами остролиста и ягодного тиса. На каменных плитах распростерся в странной позе Леонард Кэролл; затылок был в крови.

— Он мертв. Я его не убивал, — повторил Мартин Окли.

— Кто-то убил, — холодно произнес Фрэнк Эббот.

Сержант приблизился к телу, пощупал еще теплое запястье. Снова отступил. Затем посветил фонариком вокруг. Плиты дворика поросли мхом. На стыке со стеной дома торчал пожухший папоротник, его коричневые, скрюченные от январского холода листья напоминали окаменелости. Никаких следов оружия не наблюдалось. Луч фонаря пробежал по стене, по створчатым окнам — закрытым и зашторенным. Свет нигде не загорелся.

— Кто спит на этой стороне? — резко спросил Эббот.

— Понятия не имею.

— Тогда зачем вы сюда пришли?