Светлая Княгиня, или что делать, если боги против

— Да где ж дурному? — возразила я. — Не без ее совета и покровительства народ под рукой моего мужа стал жить сытнее и богаче. Разве зло это?

— Мала ты еще, дальше носа не видишь, что манок это и ничего более.

— Не отступлюсь, старче, — нетерпеливо вздохнула я. — Нет в ней зла и дурного умысла.

— Пожалеешь. Ой, пожалеешь… — с тем и сгинул.

А мы путь продолжили. Пока я храмом любовалась да с артелью чин по чину рассчитывалась, охрана из нашего замка подоспела. Стоять им в дозоре до завтра, пока жрец наш их не сменит. Опасалась я, как бы поджога не случилось.

* * *

Несмотря на праздник, дел меньше не стало, посему выбраться в город я смогла только вечером. Данар был недоволен и так и норовил дать мне дополнительную охрану, чтобы хмельной люд меня ненароком не обидел. Да только с Суной особо не забалуешь, быстрая, как плеть, она разбиралась с супротивниками скорее, чем я успевала их заметить. Потому от дополнительного сопровождения я решительно отказалась и поскорее уехала, пока воевода на меня мужу не пожаловался.

Храм Юнары, как и ожидалось, гуляющие обходили седьмой дорогой. Пройдя внутрь, увидели как Божеслав, что-то бормоча, любовно полирует каменный алтарь, за которым возвышалась статуя, богини. В ее сомкнутых чашей ладонях горело негасимое пламя, заговоренное князем.

— Поздорову, Божеслав. Все ладно сегодня было? — спросила я.

— И тебе не хворать, государыня, — улыбнулся жрец. — Ежели ты о бузотерах, то я и сам их спровадил из святого места. А ежели, не приходил ли кто поклониться да жертву принести, так было несколько, но все наши, из замка. Из городских, почитай, никого и не было.

В это время отворилась входная дверь, и вошел человек, необъятный как дуб столетний. А вместо листвы у того дуба был волос русый да волнистый, оттого на лице выделялись только нос картошкой да глаза серые, веселые. Суна встала между мной и пришедшим.

— Княгиня, матушка, заступница! — сразу громогласно обрадовался пришедший. — А я ведь только намедни о тебе вспоминал.

Хоть и часто меня в последнее время так величали, а все равно дико слышать, как меня называют матушкой люди в два, а то и три раза старше.

— Редька-то, редька как в том году уродилась. Веришь ли, до сих пор едим, да еще запаса много осталось. Все соседние деревни завидуют, злословят, да только нам-то что, главное, коли даже последний батрак всегда в сытости ходит.

Тут я вспомнила его. Передо мной стоял староста деревни Косулька. Он приходил той весной с прошением о помощи, земли почти не родили, и селянам грозил голод. Я тогда приказала дать им пшеницы по мешку на семью и пятой части на одиночек. Да передала одно из посланий Юнары. Как два года назад построила я первый храм ее, так она редко, да метко, помогала нам советом. Значит, не побрезговали воспользоваться, а ведь я не скрывала, откуда мои знания.

— А не хочешь ли в этом году пшеницу иначе посадить да ухаживать? — поинтересовалась я.

Он поскреб макушку и кивнул.

— Отчего б нет, княгинюшка. Ты скажи, чего делать надобно.

— Э нет, — улыбнулась я. — Не мое то знание, а Юнары. Поклонись ей как следует, и, уверена, она одарит вас знанием.

— Прям меня? — изумился староста.

— Окстись, — возмутилась я. — Сам должен понимать, у богов и так дел невпроворот, чтобы еще каждому лично на всякую молитву отвечать. Даже мне только один раз откровение явила. Жрец с тобой говорить будет.

И на том храм покинула. А староста все стоял, покачиваясь и что-то решая про себя.

К полудню следующего дня Божеслав прислал с гонцом записку, что из Косульки пришли челобитчики из самых уважаемых жителей с тем, чтобы по всем правилам поклониться Юнаре и помощи у нее попросить. Жрец доступно растолковал им все, что давече для меня записывал. И ежели он неправильно понял мои негласные повеления, то кается и просит его не казнить. Пришлось тут же писать записку успокаивающую, что верны его поступки. И чтобы в помощи новым мольцам и впредь не отказывал.

* * *

Солнышко припекало, обещая скорое таяние последних сугробов. А пока же приходилось по саду передвигаться в высоких кожаных сапогах, подобрав подол платья едва не до колена. Чтобы хоть как-то соблюсти приличия, под низ я надевала штаны.

Мы ходили с Даникой и нашим новым садовником по мокрой раскисшей земле, цветными колышками размечая, что и где будет. Садовника этого отыскала и уговорила к нам перебраться София, ездившая не так давно в разные южные страны по делам. Говорил он по— нашему плохо, но в растениях толк знал. И в клумбах, которыми решили сегодня заняться. Их еще в том году предложила София. Рачительная хозяйка во мне поначалу сопротивлялась, эдак сколько земли зазря пропадает. Но за лето я так прикипела душой к этому радующему глаз разноцветью, что решила сделать это нашей новой традицией.

И так мы этим увлеклись, что я едва про обед не забыла.

— Я думал, ты уже и не придешь, — добродушно улыбнулся мой наставник, когда я стремительно вошла.