Светлая печаль Авы Лавендер

Роуи Куперу было семнадцать. Он работал развозчиком у бабушки в булочной, водил грузовичок и благодаря своим выдающимся знаниям астрономических фактов и цифр уже поступил в Бостонский университет. Почти всего его вещи были уложены в подписанные картонные коробки. Роуи не пользовался таким успехом, как его сестра. Высокий и худой, с густой шапкой черных кудрей, он всегда, даже летом, носил старый моряцкий бушлат, который сохранился со времен военно-морской службы отца. А еще он заикался. И все же он был симпатичный, синеглазый и улыбчивый.

Не то чтобы я замечала.

Кардиген перекинула ноги через подоконник наружу.

– Сегодня ребята у водохранилища собираются, – сообщила она мне.

У подростков, которые жили рядом с Вершинным переулком, было особое место, где они весело и беззаботно проводили свободное время. Не кинотеатр на открытом воздухе и не закусочная, где продают лимонад, – городское водохранилище с освещенной лунным светом водой и темным парапетом стало идеальным местом для всяких важных глупостей. К тому времени старый смотритель с женой ворчали все чаще, но совсем оглохли, и ребята знали: нужно лишь молча миновать маленький белый домик. Я, само собой, никогда там не была. Но слышала так много рассказов, что мне казалось, я собственными глазами видела свет в домике смотрителя, могла сосчитать банки из-под пива на парапете водохранилища и слышала смех поддатых ребят.

В этом есть какая-то злая ирония: наделенная крыльями, я ощущала себя в неволе, в западне. Думаю, что из-за своей патологии я была более чувствительна к жизненным парадоксам. Я их коллекционировала: то, как любовь приходит, когда меньше всего этого ожидаешь, то, как человек, сказавший, что не хочет тебя обидеть, в конце концов все равно обижает.

Когда мы были маленькими, в клетке, которую Гейб построил возле мастерской, бабушка держала цыплят. Мне нравилось наблюдать, как бескрылые птенчики ходят по двору суетливыми группками, роются в земле своими рептильными лапами и склевывают зернышки. Я дала им имена в честь тех мест, куда мне не суждено было попасть: Пиза, Айеа[50], Непал, Вермонт.

Со временем Эмильен поняла, что яйца не стоят всей той грязищи, которые куры разводят во дворе, и решила от них избавиться. Гейб по одной забирал их в мастерскую и сворачивал им шеи своими сильными руками. Он даже не подозревал, что я пряталась в углу за кучей мусора и наблюдала смерть каждой курочки. Больше всего меня испугало (а потом не давало покоя еще много лет) то, как птицы неистово махали крыльями в надежде улететь на свободу. После этого я не могла есть курятину – это казалось людоедством.

Когда Кардиген начала спускаться по веткам вишневого дерева, я встала с постели, тряхнула крыльями и сказала:

– Я пойду с вами.

Кардиген, замерев на секунду, пристально посмотрела на меня и, подтянувшись на руках, опять оказалась в комнате.

– Классно.

Полчаса у нас ушло на изобретение достаточно прочной привязи, чтобы зацепить крылья. Сделали мы ее из старой кожаной уздечки, которую Роуи нашел в мастерской за домом и кинул нам в окно. Он ждал нас во дворе; кончик его сигареты светился в темноте красным.

Привязь удерживала плоско сложенные на спине крылья, не давая им расправиться, и мне было больно. Теперь я понимала значение выражения «искры из глаз». Ветхая накидка, которую мы нашли в заброшенном шкафу в коридоре, полностью их прикрывала. Она была из изумрудно-зеленой шерсти, с атласной подкладкой и огромным ниспадавшим на спину капюшоном.

Мы украдкой спустились с холма и неслышно прошли по Вершинному переулку мимо дома Мэриголд Пай, мимо дома Филдзов. Миновали то место, где ухабистая дорожка переходила в асфальт, а висящие на проводах старые кроссовки танцевали на ветру. Уверена, мои спутники слышали учащенное биение моего сердца, пока я постепенно отдалялась от единственного знакомого мне места. Мы прошли мимо бабушкиной пекарни и дома, что стоит за ней, мимо лютеранской церкви и начальной школы, мимо остановки, где Роуи и Кардиген ждут автобус в школу. Мы миновали перестроенный полицейский участок с его кирпичными стенами и сияющими чистотой окнами и кучку одинаковых новых жилых домов, выросших после войны. Мы прошли мимо белого домика глухих старичков и места, где мама однажды видела, как исчезла луна. И добрались до водохранилища, темного пространства, охраняемого кленами и хмурыми старшеклассниками.

К моему большому облегчению, никто, кажется, не заметил ни меня, ни моей громоздкой старомодной накидки. Кардиген подошла к группе ребят, строящих на парапете пирамиды из пустых пивных банок.

– Это была плохая затея, – пробурчала я, пятясь, пока не наткнулась на кого-то за моей спиной. Роуи.

Он улыбнулся мне сверху вниз.

– Н-нет, затея от-тличная. Надо п-просто п-привыкнуть к раз-згульному образу жизни п-подростков. Идем. – Он взял меня под локоть и отвел в тихое место под кронами деревьев.

Годы спустя разрастающийся город сотрет с неба звезды, но тогда они сияли сквозь ветви, как запертые светлячки.