Светлая печаль Авы Лавендер

Из личного дневника Натаниэля Сорроуза:

29 апреля 1959 года

Раньше, когда я гостил у тетушки Мэриголд, то спал на накрахмаленном белье, и моя одежда пропитывалась затхлым духом ее ароматических саше. По утрам мы посещали службу в близлежащей лютеранской церкви, а после обеда пили чай из чашек от лучшего тетушкиного сервиза, но без привычного сдобного печенья или оладий с повидлом. Сейчас же я попал в дом, где царит хаос: на безделушках слой пыли, а мебель утратила свойственные ей лоск и хвойный аромат. Похоже, моя когда-то праведная тетушка потеряла аппетит ко всему, кроме десертов: в кухне на столе и на полках холодильника сплошь сконы с малиновым джемом, пудинг с вишней в ликере и карамельно-шоколадные кексы. Сама она почти все время что-то жует или стряхивает с губ крошки своими раздутыми пальцами. Под подушкой прячет маленькие шоколадки. Постель вечно перепачкана карамелью, молочной тянучкой и вишневым ликером. Однажды я даже обнаружил спрятанный у нее под кроватью кусок шоколадного торта, глазурь начисто слизана.

Как именно мне помочь своей растолстевшей тетушке, я не знаю. Конечно, я никому не признаюсь, что растерян. Мне еще не приходилось трудиться, чтобы отвратить человека от греха. Одному Богу известно, как случилось, что я всегда оказывал на людей какое-то стихийное влияние. Мама считает, что мне не следует задаваться вопросом, как Господь с моей помощью вершит Свое дело, – достаточно просто знать, что это так.

И потому я уверен, что Он не просто так предоставил мне шанс увидеть что-то или кого-то явно святого. Ангел, как мне помнится из определения, это посредник Бога, посланный им для Его целей. И это в высшей степени уместно, что Ангел являет себя на той улице, где остановился Его самый благоговейный последователь, где я тщетно пытался услышать Его зов и исполнить Его миссию. Да, это правда, что я, наверное, смотрел на нее намного дольше, чем следует, но в день своего приезда, когда я впервые взглянул на эти крылья и прекрасный ангельский лик, я подумал, что схожу с ума!

Глава четырнадцатая

Труве быстро дорос до своих огромных лап. Мы надеялись, что он останется маленьким и послушным, но, когда его вес превысил сорок пять килограммов, мы поняли, что имеем дело не с болонкой и не с ши-тцу. Труве оказался пиренейской горной собакой – притом чистопородной, – что было поистине удивительно, если учесть, что мы нашли его во дворе в кустах пионов. Шкурка его была как у белого овцебыка, а когда он линял, клоки шерсти, каждый размером с кролика, носились по деревянному полу, как перекати-поле.

Труве и Генри были не разлей вода и часто гуляли не как собака, ведомая хозяином, а как друзья – бок о бок. Именно так они прогуливались, напоминая необычных сиамских близнецов, когда оказались в столярной мастерской, где Гейб держался за губу, из которой текла кровь – результат еще одной неудачной попытки взлететь.