Орус Танвел старался не думать о том, что им предстоит совершить. «Убийство невинных…» Несколько листов бумаги, спрятанных на груди под одеждой, жгли его сердце. Приказ есть приказ, но становилось невыносимо больно при мысли о том, как он, воин, превратится в разбойника, будет убивать мирных и простых людей, которые ничего плохого не сделали.
И о том, как будет жить дальше.
Солнце уже стояло в самом зените, когда Орус Танвел разрешил солдатам сделать короткий привал — пообедать и отдохнуть немного. Он-то знал, что восхождение в горы — нелегкое занятие, а потому требовалось подкрепиться.
Проверив съестные запасы, выданные накануне, он сделал еще одно неутешительное открытие. Ну, каков подлец каптенармус! Все сухари заплесневели, а вяленое мясо отдавало гнилостным запахом. Поэтому и трапеза получилась невеселая. Солдаты молча жевали сухари, с которых кое-как отскребли противные сине-зеленые пятна, а мясо Орус Танвел приказал выбросить. Не хватало еще в походе солдат, мающихся животом! Пусть уж лучше будет праздник у окрестных ворон и диких кошек. Хорошо еще, есть вода из ручья — прозрачная, холодная и чистая. Орус Танвел велел солдатам наполнить фляги и дал приказ к отправлению.
Они пошли дальше, и уже не слышно было ни шуток, ни смеха. Поход в горы перестал казаться легкой и веселой прогулкой. Постепенно стало смеркаться, и в души людей закрадывался беспричинный страх. Солдаты шли в молчании, и каждый думал о чем-то своем. Вот и заснеженные вершины Черных гор уже видны… В казарме быть героем легко, а здесь на каждом шагу подстерегает опасность.
— Эй, командир! Там, справа, деревня. Можно запастись едой, не голодать же нам три дня!
Орус Танвел оглянулся. И правда — совсем близко маячат белые глинобитные домики.
Запастись едой действительно надо. А еще лучше тут и заночевать.
Олег совсем извелся от грызущего беспокойства. Последние несколько дней он даже перестал спать по ночам. Все его поиски были безуспешны. Люди спокойно идут по своим делам, работают и отдыхают, только он один бродит как неприкаянный.
Пойди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что…
Недавно он случайно глянул на себя в зеркало — и сам испугался. Лицо серое, под глазами залегли глубокие тени, одежда болтается, как на вешалке, а главное — взгляд совершенно безумный.
Просто готовый кандидат для больницы имени Кащенко.
— Думай, чужак, — услышал он спокойный голос Жоффрея Лабарта, — думай, вспоминай, ищи. Это твой мир.
А ведь правда! Если не получается думать ногами, приходится призвать на помощь голову.
Итак, что может помочь сейчас? Олег сжал руками виски, стараясь припомнить до мельчайших деталей все, что он видел в кристалле. Все, что знает про Божье Дитя.
Перед глазами послушно всплыли знакомые картины. Парк, осенние красные листья, типовые многоэтажки… Мимо. Это не пойдет. Такие дома строили везде, да и парков в Москве полно.
Стоп. А почему — в Москве? Может, они живут в Питере, Липецке, Воронеже или Сыктывкаре каком-нибудь? Олегу стало совсем уж грустно. Если трудно, почти невозможно отыскать человека в огромном мегаполисе, ничего про него не зная, то с расширением сферы поиска задача усложняется на несколько порядков и вероятность решения стремится к нулю.
Арбат. Вот единственная узнаваемая зацепка. Хотя провинциалов там тоже полно бродит, но слишком уж уверенно и органично вела себя молодая мать. Может быть, они любят гулять там?
«Ничего. Мы еще поборемся». Олег улыбнулся и подмигнул своему отражению.
Привычка, понимаешь.
В доме деревенского старосты было тепло, уютно, пахло жареным мясом, свежевыпеченным хлебом и немного дымом от очага. Сидя на низкой деревянной скамеечке, Орус Танвел с трудом разлепил сонные веки. Блаженное ощущение сытости, тепла и покоя сковало его по рукам и ногам. Даже думать не хотелось о том, что завтра утром придется покинуть этот дом и идти куда-то в горы. Тем более что и погода испортилась к ночи — в окно стучат холодные струи дождя и ветер завывает, как брошенный пес.
Конечно, приказ есть приказ, придется идти, но это будет только завтра. А сейчас Орус Танвел может вполне насладиться коротким отдыхом, сытной едой, уютом и теплом чужого дома.
Молодая хозяйка, белокурая и синеглазая, закатав рукава выше локтей, хлопотала по хозяйству. Сначала она долго увязывала в прочные холщовые мешки круги домашней колбасы, козий сыр, караваи хлеба, потом села у огня и принялась чинить мужнин верчет — прочную и теплую куртку из толстого серого сукна, что носят крестьяне в холода. Она шила, тихо напевая, а ее красивые руки, такие крепкие и полные, порхали в воздухе.
— Эй, хозяюшка, куда собрался твой муж? В город, на базар?
Женщина подняла голову. Ее взгляд был такой открытый, доверчивый… Да уж, деревня — не город, не привыкли еще люди бояться солдат в черном.
— Нет, не на базар. В горы, на богомолье. Осенний праздник через три дня, вот и готовлю припасы.