Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Из всего этого видно, какого выгодного мнения о Потёмкине была императрица. Несколько иначе думали о князе лица, находившиеся при нем. Принц де Линь был убежден, что можно было взять Очаков 1 июля, пользуясь победою над стоявшею под стенами этой крепости флотилией. Такого же мнения были и другие лица. Потёмкина обвиняли в том, что он недостаточно был знаком с положением дел в крепости, откладывал напрасно решительные действия и этим подвергал свое войско страшным страданиям от болезней и морозов. Потёмкин жестоко ошибался, ожидая, что Очаков сдастся вследствие битв в Лимане. Еще весною Суворов предлагал ему штурмовать Очаков и брался исполнить это дело. Потёмкин писал ему в ответ: «Я на всякую пользу тебе руки развязываю, но касательно Очакова попытка может быть вредна; я все употреблю, чтобы достался он дешево»[431].

Потёмкин сам явился у Очакова в последних числах июля месяца, но войско собиралось так медленно, что осадные работы начались не раньше 31 июля. Медленность движений войска и путешествия самого князя объясняли его неровным, капризным характером. Де Линь иронически замечает, что главнокомандующего задерживала вкусная рыба. Конечно, это – шутка, но все же Потёмкин вел себя не как полководец, а как большой барин, сибарит. Из переписки его видно, что в апреле были отправлены к нему два обоза с напитками, съестными припасами, серебряным сервизом и другими подобными вещами, один – по московскому, другой – по белорусскому трактам, чтобы вернее обеспечить своевременное прибытие к месту хоть одного из них[432].

Несправедливо, однако, было бы безусловно обвинять Потёмкина с бездействии. Напротив, мы имеем доказательства многосторонней его деятельности во время осады Очакова. Собственноручные ордеры его к Фалееву и другим лицам свидетельствуют, что он работал самостоятельно, заботился о постройке судов, о продовольствии солдат, о лекарствах для больных, об обучении рекрут. Очень часто он был недоволен мошенничеством подрядчиков, дурно исполнявших казенные работы, а также недобросовестностью и нерадением служащих. «Вы не дивитесь, – писал он однажды Фалееву, – что я ворчу; Богу известно, что сил недостает; везде самому быть нельзя. А все до малейших способов требуют от меня»[433]. Принц де Линь, во многом отдавая справедливость князю, находил, что он слишком поддавался ипохондрии и по временам страшно ленился. Во время осады Очакова он занимался литературными трудами, писал мадригалы дамам и переводил церковную историю аббата Флёри. Музыка и пиршества в то время занимали его[434].

Изнеженность, однако, не мешала Потёмкину подвергаться иногда личным опасностям. Так, например, вскоре после прибытия своего к Очакову, желая присутствовать при военных опытах, он легко мог попасться в плен или даже быть убитым вследствие приключившегося при этом взрыва. Однажды, когда князь разъезжал между Кинбурном и Очаковым на прекрасном катере, турки сильно стреляли по плавающим и даже бросились за ними в погоню. Потёмкин, сохраняя хладнокровие, успел доехать до русских батарей[435]. Узнав, что его подозревают в недостатке мужества, он однажды, сопровождаемый несколькими офицерами, сделал рекогносцировку так близко у неприятельского лагеря, что бывшему с ним генералу Синельникову турецкое ядро оторвало ногу[436]. В подобных случаях Потёмкин одевался пышно и был увешан звездами[437]. Мы видели выше, что императрица бранила князя за неуместную отвагу.

Солдаты, кажется, любили его. Они были обязаны ему введением более удобной одежды, отменою кос… Он шутил с ними, часто приезжал в траншеи и сказал однажды вставшим пред ним солдатам: «Слушайте, ребята, приказываю вам однажды навсегда, чтобы вы передо мною не вставали, а от турецких ядер не ложились на землю»[438].

О стратегических предположениях Потёмкина в самом начале осады мы узнаем из документа, сообщенного Гельбигом, который, пользуясь своими связями, достал план осады, составленный князем и известный, по всей вероятности, весьма немногим лицам[439].