Светлячки на ветру

Отшумел выпускной. Она положила красные «корочки» диплома в верхний ящик письменного стола. В августе ее ждала первая в ее жизни работа. Впрочем, работать она была оставлена в лаборатории, где писала курсовые и диплом, и все ей там было давно знакомо. Половина ее сокурсниц уже были замужем. И она давно ждала от Владимира предложения. Родители относились к нему настороженно. Отцу не нравилось то, что он военный. Мама переживала, что ребенок уходит из-под ее крыла. Но, вроде как смирились со своим будущим зятем. Когда Владимир предложил расписаться, все восприняли это как должное. Она привыкла к нему настолько, что ей казалось, что все катилось в ее жизни правильно. И, в конце концов, если семейная жизнь не заладится, то можно будет все переписать…

Свадьбу, можно сказать, не играли. У Владимира это был третий брак — и свадьба ему была не нужна. Вика тоже совсем не хотела выступать в роли «рыжего на арене». Вика не стала рассказывать дома про третий брак своего суженого: она знала, что произнесут на это родители, не рассказала она им и про его ребенка. Расписались — и пообедали в узком семейном кругу у Натальи Ивановны дома.

У Владимира была бабушкина однокомнатная квартира, которую Наталья Ивановна сдавала то ли из-за денег, то ли не желая, чтобы дети жили там холостяцкой жизнью. В ней и решили поселиться молодожены. Квартира была в рабочем районе города, из которого до центра надо было добираться с пересадкой как минимум часа полтора. Вике очень не хотелось ехать в этот район — и она даже думала о том, не предложить ли Владимиру жить у них, но ее внутренний голос говорил, что это будет тяжело для всех и жизнь не сложится. Она была домашней девочкой, но ей хотелось почувствовать свободу от родительской зависимости и пожить настоящей взрослой жизнью.

11

Привыкала Вика к чужому дому тяжело. Все время хотелось домой к маме с папой. Она почти каждый день заезжала к ним после работы. Рассказывала все новости, пока мама разогревала для нее еду, ужинала и уезжала в свое новое жилье, к которому она никак не могла притерпеться.

Квартира была малометражной, построенной условно осужденными, тесной и захламленной. В комнате пять дверей: одна выходила прямо в крошечную четырехметровую кухню, две другие — в коридор (говорят, что вторая дверь в коридор была сделана в поздних проектах жилья специально для покойников, а первоначальный проект имел только одну дверь, но чтобы вынести гроб, его приходилось ставить почти на попа), четвертая вела в кладовку, а пятая — на балкон. Балкон выходил во двор, так густо засаженный деревьями, что Вике казалось, что она живет на даче.

У них с мужем теперь был один общий шкаф для одежды и один письменный стол на двоих.

Владимиру пришлось освободить три ящика стола для нее. Она хотела привезти стол из дома, но ставить его было некуда. Она так и сказала ему: «Придется тебе освободить для меня половину стола». Освобождал стол он с раздражением, неохотно, перекладывал свои инструменты: старый фотоаппарат, бинокль, альбомы с фотографиями — в посылочные ящики из фанеры. Ничего не убиралось. Он снова все вытаскивал прямо на пол и опять запихивал. Поставил ящики под столом к батарее: один на другой.

Его бесило то, что Вика не только работала за его столом, но и постоянно превращала его в туалетный столик, сидела за ним и наводила марафет. На нем вечно валялись ее крем, помада и тени. Она частенько ставила на него пузырек с жидкостью для рук, что в те годы продавали в аптеке, — и глицерин, смешанный с нашатырем, стекал по гладким бокам пузырька, оставляя на столе мокрое маслянистое пятно, резкий запах которого возвращал его с небес к действительности. Он стал стелить на стол газету, чтобы предохранить свои бумаги от жирных пятен. Вику это злило — и она сдергивала газету со стола, комкала ее, пачкая намазанные кремом руки типографской краской, шла в ванную, мыла там ладони, приходила — и снова ставила на письменный стол флакон с глицерином, оставляя блестящий жирный кружок на поверхности органического стекла, покрывавшего поверхность стола. Супруг не выдерживал и взрывался. Иногда она сама после его гаек, шурупов, диодов и рыболовных крючков стелила на стол газету — и тогда он смеялся после, ловя ее за серые загрубевшие локотки, которые она потом вынуждена была разглядывать в зеркале и оттирать той же маслянистой жидкостью для рук.

Ее тоже раздражало многое. Носовые платки, валяющиеся скомканными тряпками на постели, тумбочке и письменном столе; дурно пахнущие носки, раскиданные на полу у кровати и распространяющие специфический запах по всей комнате; разбросанные и постоянно играющие с ним в прятки нужные вещи. Но она никогда ему ничего не говорила и пыталась научиться не обращать на это внимания. С удивлением для себя Вика обнаружила, что привыкла иметь свой угол, в котором можно было скрыться от посторонних глаз даже родного и любимого человека. Впрочем, Владимир оставался по-прежнему чужим. Родными были папа и мама, бабушка и дедушка.