Светлое Христово Воскресение (сборник)

Теперь мы уже не плыли, а неслись. Раза два при столкновении с другими льдинами от нашей откалывались большие куски, и она становилась всё меньше.

Хотя бы удержаться на ней до завтра. Ночь такая тёмная, что ни берегов, ничего не видно, кроме ближайших льдин. Хоть бы огонёк где мелькнул на берегу, всё бы не так жутко было. Кричать мы не пробовали: это было совсем бесполезно. Помочь нам никто не мог.

Вот и Вавилово. Об этом мы могли только догадываться по глухому шуму и треску впереди и по тому, что движение льдины замедлилось.

Увы! – этот затор вместо того, чтобы спасти нас, кажется, нас погубит: мы совсем забыли, что сзади нас такая же масса льда, и при первой задержке впереди льдины начали давить нас, наползать одна на другую. Наша льдина так накренилась, что мы чуть не свалились с неё, а вода бежала через.

Ноги по колени были в воде. Треск начался такой, что волосы на голове зашевелились. Ещё минута – и нам конец!..

Вдруг произошёл прорыв. Впереди открылась свободная вода. Наша льдина закрутилась и пошла снова по течению. Затор кончился. Мы плыли с прежней быстротой. Прошло около часа. Где мы плыли теперь, – уже не знали: за Вавиловым местность нам была совсем незнакома.

Вдруг отец схватил меня за плечо.

– Смотри-ка, Гришуха, а ведь соседняя льдина-то не плывёт, – уже не берег ли?

Действительно, наша льдина вертелась, ударяясь о соседнюю, которая оставалась на месте. Мы немедленно перепрыгнули на неё и пустились бежать. Перед нами высился тёмный силуэт берега.

Увы! – нас отделял от него ещё проток. Мы побежали вдоль по льдине и нашли место, где он был немного уже.

– Ну, Гриша, надеешься перемахнуть тут? – спрашивает папа. – Только бы не поскользнуться, а перепрыгнуть – перепрыгну.

И через минуту мы были на той стороне. Ещё немного прошли по льду и вышли на берег.

Словно камень с души свалился у нас, и после минувшей опасности вздох облегчения вырвался у обоих. Мы были на своём берегу, где стояло Никольское. Но в каком месте, куда идти, – решительно не знали…

Папа смотрел несколько времени на небо, на звёзды; оглянулся на речку и решительно двинулся вперёд. Чтобы согреться, мы не шли, а бежали. На высоких местах, где снег уже стаял, идти было легко, но зато в низинах, в лощинах совсем плохо. Шли мы больше часа и понемногу согрелись.

– Только бы найти хоть какую-нибудь дорогу, – говорил папа.

В это время мы останавливаемся перед какою-то возвышенностью, на вершине которой виднеются деревья; влезаем на неё. Перед нами тёмная полоса леса уходит вправо и влево без конца.

Это нас обескуражило. Идти напрямик через лес в такую темень и думать нечего. Опять остановились. С большим трудом поплелись по опушке. Ноги вязли в талом снегу. Всё время оглядывались вдаль, – ни малейшей искорки, огонька… Казалось, всё кругом вымерло.

– Папа, мы с тобой точно в пустыне какой.

– А это, дружок, понятно. Не забудь, сейчас канун Пасхи. В этот день и вечер вся жизнь как будто замирает в ожидании великого торжества. Даже огни в деревнях притушены, в ожидании огня из церкви. В другое время мы, наверное, увидели бы огни или обоз какой-нибудь, едущих или идущих из города, с завода запоздавших жителей, а теперь, видишь, ни души.

Лес окончился; мы свернули влево.

Перед нами было обширная равнина, кое-где перерезанная лесом. Но по-прежнему никакого признака деревни, заимки, мостика, дороги.

Ещё через час я почувствовал усталость и готов был сесть на землю.

– Дорога! – вскрикнул папа.

Действительно, там, далеко внизу, на белизне снега, видна была тёмная полоса, которая, извиваясь, уходила вдаль.

Мы бросились туда, утопая по колени в снегу. Вот и тёмная полоса перед нами… Горестный крик изумления вырывается у обоих: это – оттаявший, чёрный журчащий ручей, который катит свои волны между белых берегов. Ширина его не позволяет нам перепрыгнуть на ту сторону, и мы принуждены идти по берегу.

У меня навёртываются слёзы. Неужели мы будем всю ночь странствовать в этой тьме и холоде? Нам не попасть домой, не попасть к заутрене! Как там тепло, светло!.. Слёзы теперь у меня текли неудержимо.

– Ты не устал, Гриша?

– Нет, папа, я ещё могу идти; но мне очень обидно, что мы не можем найти дорогу.

– Потерпи, милый, что же делать? Найдём; это уже пустяки после того, что мы испытали.

Конечно, это пустяки, и я с новой энергией продолжаю идти.

– А правда, папа, как ночью всё кругом принимает непонятный, странный вид? Днём как-то всё просто и не страшно, а красиво.

– А главное, дружок, – дневной пейзаж не сбивает с толку, а теперь…

Мы опять остановились. Ручей круто повернул в лес. Куда идти? На этот раз папа растерялся; начал отыскивать звёзды, но их уже не было, темнота спустилась ещё больше.

Теперь и папа устал; уселся на ближайший пень, а меня посадил к себе на колени.

– Папа, который час теперь, как ты думаешь?

– Часов десять.

– Есть хочется, папа.

– Ну, идём! Должны же мы хоть куда-нибудь попасть. Уж не кружимся ли мы в этой тьме?

Скоро перелесок кончился. Перед нами, насколько глаз хватало, было поле, горизонт, кажется, опять окаймлён лесом.

Немного погодя папа говорит: