– Ну, Гриша, кажется мы скоро найдём дорогу: это пашня.
Мы шли напрямки, и через несколько времени ввалились в канаву, потом попали не то на межу, не то на тропинку.
Вдруг впереди нас выросла высокая, тёмная фигура с котомкой за плечами.
– Эй, земляк! – обрадовавшись, кричит отец. – Ты здешний или нет?
Никакого ответа; папа бросает меня и догоняет идущего. Я бегу за ним.
Человек этот, насколько позволяет видеть темнота, походит на нищего. Он страшно ворочает глазами и ещё страшнее мычит, делая руками непонятные знаки.
На меня напал страх.
– Папа, что это он?
– Ну, Гришуха, – говорит папа, сдерживая смех, – сегодня нам с тобой не везёт! Бродили три часа без всякого толку, повстречали человека – и тот глухонемой и тоже знаками спрашивает, куда идти. Ну, удача!
Папа решил остановиться, отдохнуть. Глухонемой тоже остановился. Некоторое время сидим мы на пне, но вскоре ноги начинают стынуть. Надо опять идти.
В ту минуту, как мы поднялись на ноги, вдали над лесом небо вдруг осветилось. Какие-то яркие звёздочки рассыпались по небу, потом опять ещё… ещё… ниже вспыхнули огни… за ними другие… целые снопы огней. До нас донёсся колокольный звон. Теперь нам ясно было видно освещённую колокольню церкви.
– Никольское! – радостно вскрикнул папа, – как это я сразу не распознал местность!
Я чуть не захлопал в ладоши.
– Знаешь, Гриша, ведь это мы зашли со стороны Мещерского. Вон и дорога в экономию и березняк. Бежим.
И пустились мы бежать. На душе стало совсем радостно.
Колокольный звон не обрывался. Зарево огней по-прежнему светилось в просеке ближней рощи.
Глухонемой едва поспевал за нами.
– Эх, к заутрене опоздаем! – говорю я, задыхаясь от бега.
– Что делать, Гриша? Зато к обедне успеем. Вот, забежим домой, переоденемся… Что-то там у нас делается?
Мы продолжали бежать. Вот и мостик. Миновав его, подымаемся на возвышенность, к нашему дому. Все окна освещены. Около дома лошадь Василия. На крыльце разговаривают несколько человек, и нас встречает громкий возглас Сидора Семёновича:
– Господи! Да вы живы? Ну, слава Богу!
В доме переполох.
Я врываюсь в комнату с криком: «Мамочка!» Сколько ликования, радости вокруг после перенесённого мучительного беспокойства!
Оказалось, так и было. Сидор Семёнович зашёл сказать маме, что мы едем следом за ним; а немного спустя один рабочий прибежал с криком, что Белая тронулась. Нас ждали. Прошло больше трёх часов. Собрались соседи. Мама была в отчаянии.
Несколько рабочих отправились на берег развести на случай костры.
Наше неожиданное появление прекратило беспокойство.
Как мама ни уговаривала нас остаться дома, отогреться, мы живо переоделись и все вместе двинулись в церковь.
После обедни, когда мы шли домой, восходящее солнце золотило розовые облачка. В воздухе звучал весёлый звон. Ужасы минувшей ночи словно остались где-то далеко позади; на душе было так светло, так радостно.
Входя в дом, я увидел в окне людской нашего ночного спутника, глухонемого. Перед ним лежали большие ломти кулича и пасхи.
Теперь его лицо оказалось совсем нестрашным; а увидя меня, он весело кивнул головой и улыбнулся.
Е. Ростопчина «О Русь, благословенная моя!..»
О Русь, благословенная моя!
Познать тебя не хватит целой жизни:
Твоих церквей златые купола
И многовещий звон
Колоколов Отчизны.
Тот чудный гул,
Идущий от небес,
Он гласом Божьим нисходил народу,
Призывом к дальней жизни без
Мирских страстей,
И родником, где пьют живую воду…
Знакомый звон, любимый звон —
Руси наследие святое,
Моё причастие к тебе
Да будет вечным,
Как и всё живое.
А. Хомяков КРЕМЛЁВСКАЯ ЗАУТРЕНЯ НА ПАСХУ