Светлолесье

Все смолкло. Провалилось в этот бездонный покой, в черную-пречерную глубь. Все, что осталось в сказках между явью и сном, кострами и дорогами, тягучим вишневым соком осело на губах и потекло дальше, вниз, к воде, к Шепоту…

Лодка закачалась. Я перегнулась через борт. Молочно-белые руки поднялись над водой без шума, без плеска, так нежно и тихо, будто сами были сотканы из воды и воздуха. В движениях скрывалась потаенная нега, обещание ласки и покоя. Они двигались зазывно, гибко, маня. Я потянулась к ним, но нежные руки скрылись под водой прежде, чем я коснулась их.

– Матушка?

Как мне хотелось, чтобы черные воды обняли меня! Как дивно, должно быть, лежать на дне реки, где течение расчесывает волосы, а водоросли целуют щеки…

– Лесёна!

Тут же другое, чужое, ворвалось в сознание: голос Ольши и та часть Вести, мною забытая. Толща воды, что давит, и тесно так, что не вздохнуть, и нет в ней покоя – одна мука, и вместо пения – лишь стон, от которого древний змей на дне моря не спит и извергает, извергает из своей пасти драгоценные радужные камни…

– Нет!

Я встрепенулась, отпрянула от протянутых рук, и они прошли мимо. Морок спал. Из глуби вод выступило лицо с кожей бледной, словно сливки, и ртом, полным мелких треугольных зубов.

– Чудь!

Я связала сплетение из рун Арф и швырнула его в реку. Руна создала воронку, но лишь отняла силы: вода, как всегда, оказалось неподходящей основой для чар Разрушения.

Я оглянулась и увидела, как Минт тянется к чудовым рукам.

– Матушка, – едва слышно шептал друг.

Я выдернула весло из петли и ударила по воде.

Лодка закачалась, и Минт упал, но в следующий миг весло вырвалось с такой силой, что, держись я за него чуть крепче, полетела бы вслед за ним сама. Весло отбросило через реку, и оно, врезавшись в скалу, разбилось на щепки.

Наемник схватил бледную ладонь и прижал ее к щеке. Рука чуди обвила его за шею и потянула вниз.

Я встала, схватила второе весло и, прочертив черенком над своей головой круг, выкрикнула заклятье помехи. Воздух нагрелся, волна горячего ветра опустилась кругом на воду, создав новую воронку. Качка усилилась, и я упала на колени.

Руки кровоточили, но я вцепилась в Минта и что было сил потянула назад.

Стена помех быстро таяла, но одного я добилась – друг очнулся.

– Лесёна, какого чудня! – Минт схватился за голову, а потом, догадавшись, что это был не сон, вытащил из ножен клинок.

Чужая сила оказалась велика, и чары нуждались в подпитке. Мое заклятье словно скала, а чудовы чары – вьющиеся по ней лозы терна. Они пытались обойти защиту, искали бреши, чтобы проникнуть внутрь и снова оплести нас.

– Утопленницы, – прохрипел Минт. – Они утащат нас на дно!

Мы прижались друг к другу. Вода под нами пузырилась, и по днищу заскреблось что-то острое.

Лодку закрутило.

Я начертила на днище руну помехи. Нити сплетения рванули к алым каплям, и руна, напившись кровью, вспыхнула.

На мгновение я ощутила вкус вишни во рту, но потом она стала соленой.

– Изыди! – закричала я.

Нити краснели, а защита становилась плотной.

В царстве чуди кровь живых сильна, поскольку я – живущий потомок своего рода, и вся сила поколений со мной в этой борьбе.

Вкус соли во рту – вкус победы над чудью.

Я знала, что победила.

Лодка рассыпалась: пегие хлопья разлетались от того места, где капала руда моих жил. Но стена чар была сильна, я чувствовала, как неистово утопленницы пытаются прорваться к нам, как не находят ни единой бреши, как раз за разом их белые руки скребут пустоту.

Но колдовство крови им не одолеть.

– К берегу! – Минт поднял весло и направил лодку в сторону.

– Альдан!

Я обернулась.

Травник почти довел лодку до берега. Мафза пыталась занять место на корме, пока беспокойная вода реки не давала мороку войти в полную силу.

– Не дай ей прикоснуться к чуди! – закричала я.

В этот миг наша лодка рассыпалась. Минт схватил меня и мощными гребками поплыл к берегу. Я старалась удержать защитный круг.

Все смешалось. Вода заливала глаза, рот, нос, уши. Временами меня полностью скрывало в Вороненке, и казалось, что я вновь слышу чей-то голос.

Приди, приди, приди.

Как удары волн по ушам, глухие и сбивающие с толку.

Я вынырнула и увидела, как Альдан борется с Мафзой, как пытается удержать ее и как от их борьбы лодка вот-вот перевернется.

Вдруг корчмарка вывернулась и переплела свои пальцы с белыми чудовыми, а потом соскользнула в реку. Без шума, без плеска, медленно и неотвратимо.

– Нет!

Когда мое сплетение накрыло лодку Альдана, было поздно. Я чувствовала, как взметнулась под водой чуждая всему живому радость.

Вороненка рядом с нами окрасилась алым, как вишневый сок, цветом, а спустя миг всплыла изодранная шаль Мафзы.

И в тот миг, когда чудь отнимала жизнь у ее матери, Ольша открыла глаза.

Открыла глаза и закричала. Громко, высоко… нечеловечески.

27 Плата

Все затихло. Утопленницы, приняв кровавую жертву, исчезли. Но Ольша, раздирая волосы на голове, оплакивала мать. Минт схватил девушку и выволок на берег. Травник увидел, как знакомая темная коса скрывается в чаще.

– Лесёна!