Светлолесье

– Сестра, вот ты где! – Он понимающе улыбнулся беловолосому. – Глаз да глаз за этими девицами. Позор тому брату, который не доглядит. Лесёна, княж проявил к нам доброту, но не стоит надеяться на большее.

Я прижала ладони к запылавшим щекам и что-то бессвязно пролепетала. Чудь меня подери, надо собраться!

Червенцы засопели, а наемник холодно улыбнулся, небрежно перекидывая соломинку из одного угла рта в другой.

– Влюбилась, что с нее взять!

Ордак прищурился.

– Пусть твоя сестра вывернет суму.

Я подавила вздох. Медленно, словно во сне, запустила руку… но таблиц не было! Должно быть, остались на печи. Я едва не разревелась от облегчения. Крылатая, благослови мою рассеянность!

Ордак велел мне вытряхнуть все вещи на дорогу, но, так ничего странного и не обнаружив, выругался и отпустил нас.

Когда пыль за ним и его людьми улеглась, жаркие иголки все еще впивались в мою спину. Теперь червенец точно запомнил меня.

– Вот почему от колдовства одни беды, – хрипло сказал Минт. Он убрал заговор-клинок в ножны. Только что у меня на глазах с него осыпалась ржавчина. Сталь стала чистой, и мы знали, чья это заслуга.

– Благодарю…

Фед молчал. Его юркая тень скользила по резьбе, и сам он явно торопился куда-то.

– Избавьтесь от табличек, – наконец сказал он. – А я должен вернуться в крепость и разузнать про Печать еще что-нибудь, прежде чем снова стану человеком.

Минт странно улыбнулся, будто ему было ведомо больше, чем нам. Неужели мы, колдуны, так сумасбродны в его глазах? Готовы положить жизнь ради прошлого, ради правды, которая до сих пор прячется за спинами дней.

Когда мы шагали по дороге в город, меня мотало, как одурманенную. Я без конца оборачивалась, проверяла, не скачут ли червенцы следом, ощупывала, целы ли наручи, и все казалось, будто жрецы во главе с Ордаком затаились где-то рядом. Дойдя до корчмы, я остановилась и, переведя дух, пошла напрямик, к кухне, а Минт остался в зале. Корчмарка явно недолюбливала мужчин, а мне нужна была ее сговорчивость: чем быстрее мы разберемся с Линдозером, тем лучше.

Мафза была здесь, резала грибы и лук. Я забралась на лавку, давая волю дрожи.

– Ольша проснулась, говорит, ей лучше. Посему мы дальше с ней сами управимся, чай, привычные, – сходу сказала хозяйка постоялого двора, а потом присмотрелась ко мне. – Совсем загонял тебя травник, да?

Я подняла на нее взгляд, и в лицо вдруг пахнуло холодным воздухом, будто из погреба. Оберег нагрелся, и мучительно стукнуло в груди сердце.

Что, если Полуденный царь – шутка, небыль, морок? Вдруг он никогда не явится, вдруг я зря надеюсь? Что я вообще тут делаю, кого пытаюсь спасти? Кого я на самом деле должна спасти?

Я успела позабыть цену раскрытой личины, но нечто внутри меня помнило об этом, помнило, как мы убегали из городов, как медленно сжимались тиски червенцев и какую цену заплатил Елар…

Нельзя себя выдавать. Нельзя попадаться червенцам.

Пока я медлила с ответом, Мафза спросила, не через лес ли я шла. А если так, то лучше умыться чистой водой и осенить себя знаком Единого.

– Да что с вашим городом не так-то?! – воскликнула я. Голос дрогнул, выдавая страх.

– Набрехали в Линдозере, да? – с досадой воскликнула Мафза и, отложив нож, зашептала: – Да что говорить-то? Разное болтают. Места у нас и правда неспокойные, иной раз в бор кто по ягоды да грибы пойдет, потеряется, ищут-ищут его, а потом глядь – спит себе на пригорке, во сне улыбается. Да безвредно все было как-то, что ли. Пару зим назад, сказывали, неупокойники шалили, людям показывались. Я иной раз сама не верю, что со мной приключилась такая история.

Мафза обтерла руки, оглянулась, затем достала котомку со спицами, а мне вручила моток шерсти, который я тут же принялась неумело жамкать.

– Но почему вы тогда живете здесь? – спросила я. – Если боитесь проклятий, чуди и неупокойников?

Мафза рассеянно улыбнулась и ответила:

– А как люди в Екадии, на пустошах тамошних живут? А как сиирелльцы на острове своем беззаконном обосновались? Человек любит то место, где родился, вырос. Ко всему привыкает. Как к засухе, как к непогоде. Ты молоденькая еще совсем, не понимаешь.

Я вспомнила видение. Пыль, змеи, высохшие деревья… Кажется, я сама была родом из Екадийский пустоши, или же мои родичи вполне могли оказаться рабами кочевников. После стольких лет вкус этой крупицы ясности утратил всякую горечь. Разорение и пустоши были оплаканы мной еще в Дубравре и после него. Только вот что за хоромы каменные там стояли? И почему тот угрюмый парень из видений бродил по ним, словно тень?

Неважно. Если песок меня чему и научил, так это ценить то, что еще живо. Настоящее.

Корчмарка продолжала, не замечая, как проясняется мое лицо: