Светлые аллеи (сборник)

С разлитой по лицу безнадёжностью он поднялся в подпыливший автобус, внутри которого пахло горячим утюгом, отметил компостёром талон и глаза его упёрлись в журнальную вырезку, приделанную изолентой к стеклу. На ней, спекулируя кордебалетной стройностью ног и зажигательно улыбаясь какая-то квалифицированная женщина рекламировала самое нижнее бельё. Свекловичный беспомощно огляделся и, стиснув челюсть, пробрался на заднюю площадку. Здесь было посвободней. Он оглядел публику и от неожиданности замер.

Рядом с ним оказалась довольно чудная блондинка в псевдорусском сарафане и с гладкими напедикюренными ногами. С открытых плеч незнакомки в плотину бюстгальтера низвергались молодые цветущие груди и казалось, плотина готова вот-вот прорваться. Свекловичный проглотил слюну и подобрался.

Портили соседку только обручальное кольцо, фигурирующее на правой руке; да некая мужская единица, расположившаяся рядом и смотрящая на блондинку ленивыми и скучными глазами мужа. От мужчины наносило удушающим запахом тройного одеколона, сквозь который застенчиво пробивался запашок какой-то горюче-смазочной дряни. «Шофёр, наверное», — досадуя на его присутствие решил Свекловичный и сделал нечаянный шаг в сторону, чтобы точнее оценить попутчицу. Блондинка (к слову сказать, искусственная) среагировала на Свекловичного довольно чутко; расправив своя притягательные плечи, она эффектно подала грудью, да так лихо, что Свекловичный даже узрел трогательную родинку во влажной ложбинке. У него взмыло сердце и проявилось некоторое волнение в штанах. Недолго думая, он подморгнул, потом сделал томный анфас и заимел результат — по лицу соседки прошмыгнула сиюминутная тень улыбки.

— Ну, Любаня, я долго не задержусь. Туда и обратно, — неожиданно и вдруг сказал мужчина, искательно потрогал у красавицы плечо и, оглянувшись, вышел вон на остановке «Вторая база».

«Вот оно!» — ударила Свекловичного немедленная мысль, а сердце — вещун сказало: «Тук-тук». Скроив ажурную улыбку и упорно подмигивая, он принялся высверливать обладательницу напедикюренных ног огнём медовых глаз. За тяжёлыми, оснащёнными косметикой ресницами соседки (Любани, как уже мысленно уже называл Свекловичный) заплескались искорки легкомыслия и смеха. Когда Свекловичный отрядил четвёртое подмигивание, и в его голове заготовилась неотразимая фраза «Девушка, а вы тоже в этом автобусе едете?», Любаня (будем и мы её так называть), побойчев лицом, кокетливо фыркнула в две ноздри и смеющимся голосом весело и легко спросила:

— Ну чего уставился? Контуженный, что ли?

Сбитый со своих приготовлений Свекловичный по неизвестной причине застыдился:

— A-а… Почему контуженный? — скомканным баритоном начал он, но тут же оборвал себя и воодушевлённо подтвердил?: Да! Да! Контуженный! Как только тебя увидел, — и зря добавил: — Солнце моё!

Так наши герои перешли на «ты».

— Охо-хо! Новый анекдот, — констатировала Любаня и, оглядев пылающего, как свадебный бант, Свекловичного, пришла к выводу: — Видали мы таких.

Но глаза её смотрели хитро и весело, совсем без строгости.

«Снимается», — почувствовал Свекловичный, с умилением отмечая распространявшуюся над верхней губой многообещающую усатость, и, сияя кобелиным взором, приступил:

— Тебя как зовут? Меня Васей, а тебя?

— Люба, — отрекомендовалась Любаня.

— Очень приятно, — Свекловичный растекся улыбкой и предпринял попытку обаяния, отчего в его лице появилось что=то распутное. — И где же, Люба, тебя можно увидеть, кроме как в автобусе? — задал он каверзно-наводящий вопрос. — Дома, — игриво ответила Любаня. «Домой приглашает!..» — содрогнулся от удачи Свекловичный. В голове, как блохи, запрыгали радостные и смелые мысли с картинками, и он с замиранием погладил прохладное женское плечо.

— Ну-ка руки! — дёрнулась Любаня.

— Что руки? — прикинулся Свекловичный.

— А ничего… Сам знаешь. Смотри, какой конкретный.

«Ах ты чёрт. Резко начал», — осудил себя Свекловичный и благонравно убрал руку за спину.

Автобус миновал площадь, Любаня глянула в окно и сообщила:

— Я сейчас выхожу. Пропусти.

— Мне тоже здесь, — успокоил Свекловичный.

Двери отворились, и они вышли на живой от жары асфальт. В небе всё так же насижено томилось солнце, в бочках закипало пиво, остервенелые люди, задыхаясь, грубо стучали потными кулаками по автоматам с газированной водой, — близился конец света.

— Ну, Василий Алибабаевич, — скучнея, сказала Любаня, — мне сюда, — и она махнула тонкой рукой в перспективу дороги.

— Почему Алибабаевич? — стало обидно Свекловичному.

— Так просто. В кино было, — улыбнулась Любаня, но на этот раз улыбка до глаз не дошла.

— Я тебя провожу, — заторопился Свекловичный. — Мне как раз в ту степь.

— Это ещё зачем?

— Потом узнаешь, — загадочно пообещал Свекловичный.

— Ну пошли, если такой настырный, — вздохнула Любаня.

И они пошли. Фортуна приятствовала Свекловичному. — в пути случился винный магазинчик, где он приобрёл штуку «Пшеничной», а на закуску за неимением жевательной резинки. Любане же объяснил:

— День рождения у меня сегодня. Двадцать стукнуло.

— Так уж и двадцать, — усмехнулась она.