Но Фома Аквинский был магистром факультета богословия, а Сигер вторгался на чужую территорию. Под давлением сверху в 1272 году магистры факультетов свободных искусств приняли новые правила, ограничивающие их свободу обсуждать богословские проблемы. Но и этого было мало. В 1277 году епископ Тампье пошел еще дальше и осудил уже 219 неприемлемых тезисов. Среди прочих список включал и известную ересь о вечности Земли, однако многие другие осужденные им идеи представляли собой теории из области физики, грозившие умалить могущество Бога. Было бы ошибкой думать, утверждал Тампье, будто Господь не способен сотворить больше одной вселенной или создать вакуум, выстроив небеса в прямую линию. Тампье не пытался выступить в защиту каких-то определенных концепций – что на самом деле существует две или три вселенные, к примеру. Он хотел лишь подчеркнуть, что Господь мог бы сотворить мир любым, каким только пожелает. Были в списке и тезисы, которые Тампье осудил, желая дать отпор гордыне магистров, которые – намекал Тампье – возмутительным образом заявляют, будто «нет более превосходного состояния, нежели посвятить себя философии», и внушают ученикам тлетворную мысль, «что богословие основывается на баснях»[204]
.Список из 219 тезисов составлял комитет из 16 магистров богословия, и составлял его явно в спешке. Сам Тампье, скорее всего, действовал по указке папы римского или же отреагировал таким образом на вызов Сигера к главному инквизитору Франции. Но список неприемлемых тезисов вмещал больше написанного Сигером – к тому же обвинения в ереси с него уже сняли. С одной стороны, Тампье осуждал идеи, в которые не поверил бы ни один философ, будь он в здравом уме, – в частности, пресловутое учение о «двойственной истине», гласившее, что два противоречащих друг другу утверждения – например, что мир был сотворен и существовал всегда, – оба могут быть истинны. Однако в число неприемлемых попали и теории, которых придерживались многие уважаемые богословы, включая самого Фому Аквинского. Фомы к тому времени уже не было в живых: он скончался в 1274 году. Но тот факт, что Тампье выступил со своим осуждением в третью годовщину его смерти, говорит о желании недоброжелателей из числа членов комитета заколотить еще один гвоздь в крышку его гроба[205]
.В отличие от предыдущих декретов, которые запрещали только преподавание лжеучений, в 1277 году даже их обсуждение попало под полный запрет. Однако есть историки, убежденные, что осуждение Церковью неприемлемых тезисов пошло только на пользу средневековой науке. Они считают, что магистры искусств слишком зациклились на Аристотеле. Вынужденная необходимость отойти от его принципов могла открыть философам глаза на другие способы познания мира. Не ставя под сомнение могущество Бога, они без предубеждения обдумывали вещи, которые до того полагали невозможными, – например, существование вакуума. Вместе с тем для большинства юных астрономов, читавших Сакробоско или допытывавшихся, из чего состоят горы, ничего не изменилось. Они стремились объяснить результаты своих непосредственных наблюдений или научиться их предсказывать, а до гипотетических предположений им дела не было[206]
.Через 11 дней после заявления Тампье архиепископ Кентерберийский тоже выступил с осуждением 30 теорий, которым будто бы учили в Оксфорде. Причиной были те же неразрешимые противоречия между греко-арабской философией и библейскими источниками, но доктрины, запрещенные для преподавания в Оксфорде, затрагивали в основном вопросы логики и грамматики, а также касались вечной проблемы связи души и тела[207]
. В любом случае магистры по большей части игнорировали этот запрет. Что в Оксфорде, что в Париже – где запреты были частично аннулированы, когда Фому Аквинского в 1323 году канонизировали, – студентам, желавшим лишь вникнуть в классические тексты квадривия и не посягавшим на теологию, пока не получат соответствующую степень, никто не запрещал продолжать свои штудии.Докатились ли эти волны осуждения до крупных бенедиктинских аббатств: Гластонбери и Дарема, Вестминстера и Сент-Олбанса? Вопросы теоретической космологии не входили в круг их забот, однако они явно чувствовали, что что-то упускают. Бенедиктинцы позже других орденов осознали потенциал университетского образования и теперь теряли покровителей, теряли талантливейших новобранцев, теряли шанс дать достойное образование братьям, которых все же удавалось привлечь в монастыри[208]
. В сентябре 1277 года, через полгода после того, как архиепископ Кентерберийский вмешался в обсуждение оксфордской учебной программы, бенедиктинцы Южной Англии договорились учредить в Оксфорде колледж. «Пусть учение вновь процветает», – провозгласили они, таким образом недвусмысленно заявив: орден понимает, что ему пора наверстывать упущенное[209].