Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки

К сожалению, один из доводов Аристотеля не стыковался с библейской историей творения: Философ верил, что Вселенная существовала вечно. Однако христианские философы привыкли иметь дело с теориями, противоречащими постулатам веры, задолго до того, как открыли для себя Аристотеля. Отцы Церкви сравнивали языческую философию с египетскими золотом и серебром, которые сыны Израилевы унесли с собой, уходя из рабства: может, сокровища и запятнаны связью с фараонами, но ценности их это не умаляет. Даже спорные и противоречивые доктрины, говорили они, могут содержать крупицы полезного знания. Блаженный Августин в начале V века прибег к такому же сравнению. Он предостерегал против погони за знаниями из одной только гордыни, но признавал, что подходы и наработки языческих естественных наук могут послужить богословию. Он же подчеркивал, что, если христиане станут манипулировать Писанием, обосновывая им абсурдные представления о природе, это дискредитирует святую веру[195].

Используя метафору, подобную той, что пришла на ум его североафриканскому современнику Марциану Капелле, представившему свободные искусства в виде подружек невесты, Августин предложил считать языческие науки служанками религии. Науки подчинены религии, но при этом необходимы ей – и наделены значительной автономией. Итальянский поэт Данте, описывая в своей «Божественной комедии» путешествие из Ада в Рай, признает, что философы-нехристиане вряд ли могут попасть в рай, но при этом помещает их в лучшем из оставшихся мест – на зеленых лугах Чистилища:

На зеленеющей финифти трав
Предстали взорам доблестные тени,
И я ликую сердцем, их видав.
…
Потом, взглянув на невысокий склон,
Я увидал: учитель тех, кто знает,
Семьей мудролюбивой окружен.
К нему Сократ всех ближе восседает
И с ним Платон; весь сонм всеведца чтит;
Здесь тот, кто мир случайным полагает…
…
Там – геометр Эвклид, там – Птолемей,
Там – Гиппократ, Гален и Авиценна,
Аверроис, толковник новых дней.
Я всех назвать не в силах поименно;
Мне нужно быстро молвить обо всем,
И часто речь моя несовершенна[196]

.

Выше всех, ближе всех к Раю сидит человек, которого Данте называет «учителем тех, кто знает». Он не произносит его имени, да это и не нужно. Отсылки к Аристотелю в «Божественной комедии» встречаются намного чаще любых других, за исключением самой Библии. Языческая наука Аристотеля явно не представляла угрозы богословию.

Однако в XIII веке церковные власти столкнулись с чем-то для них непривычным. Дело было не только в том, что широта тем, поднятых в свежепереведенных сочинениях Аристотеля, а также сила оказанного ими воздействия не шли ни в какое сравнение с прежними знаниями, а скорее в том, что всю структуру учебной программы нужно было привести в соответствие с ними. Да и подоспели эти переводы в неудобный момент. Епископов все больше волновала растущая независимость университетов. Клирики опасались, что автономия, за которую бились магистры и студенты, ограничит власть Церкви диктовать, каким образом должно освещать вопросы веры в классных комнатах. Властям всегда есть дело до того, чему и как учат подрастающее поколение, но в эпоху беспрецедентных системных изменений у церковных властей появилась действительно серьезная причина для беспокойства. Университеты были новыми и потенциально опасными заведениями.