Кто-то возвращался с докторской степенью, а кто-то – проведя в колледже лишь короткое лето, но рано или поздно вернуться в обитель должны были все без исключения студенты-монахи. Это был крутой жизненный поворот. Ричард Уоллингфордский, став в 1330-х годах аббатом Сент-Олбанса, выразил сожаление, что его в таком юном возрасте отправили в университет и отвлекли от теологии уроками математики. Но и он понимал, что образование, милостию Божией, которая «из брения возвышает нищего, посаждая с вельможами», позволило ему подняться над своим скромным происхождением сына кузнеца[257]
.Нет сомнений, что такое раздвоение чувств одолевало многих. Монахам, оставившим веселую студенческую жизнь, приходилось заново привыкать к аскетическому уставу святого Бенедикта, который превыше всего ставил смирение и послушание. Они возвращались на ту же ступень иерархической лестницы, на которую взошли в день, когда принесли свои монашеские обеты. Однако в Сент-Олбансе выпускникам полагались особые привилегии: им разрешали не посещать полуденную мессу, давали возможность продолжать учение, к тому же им полагалось жилье лучшего качества. Такие поблажки могли вызвать недовольство других монахов и даже подорвать авторитет аббата; видимо, поэтому выпускников Оксфорда так часто усылали за тридевять земель управлять каким-нибудь дочерним монастырем. Ожидалось, что оставшиеся возьмут на себя дополнительные обязательства: станут проповедовать или займутся обучением следующего поколения монахов[258]
. Кроме того, они должны были применять полученные знания, создавая новые книги.Для работы над самыми важными религиозными текстами и для делопроизводства аббатство нанимало профессиональных писцов, но львиную долю рукописей братья копировали самостоятельно. Аббат Томас де ла Мар считал, что это поможет образованным монахам избежать греха праздности. «Пусть они будут заняты, каждый сообразно его талантам, – призывал он, – изучением, чтением и написанием книг; комментированием, исправлением, иллюстрированием и переплетным делом»[259]
. Именно в процессе этих занятий Джон Вествик примерно в 1379 году оставил свой первый надежный след в исторических документах. Пока возводился новый скрипторий, Джон работал в тесном старом помещении для письма. Здесь, где бóльшую часть года пальцы сводило холодом так, что трудно было удержать перо, он при свете дорогих восковых свечей трудился над двумя книгами[260]. То, какие тексты он выбрал, многое может нам поведать, и не только об интересах самого Джона, но и о научных находках той эпохи. Обе книги были посвящены научным инструментам.Они содержат два трактата об инструментах, которые аббат Ричард Уоллингфордский написал в 1326–1327 годах, уже завершая учебу в Оксфорде. Несколько уцелевших копий этих двух работ были сделаны в Сент-Олбанском аббатстве – и этому есть объяснение. Кропотливо переписывая труды Ричарда, монахи распространяли содержащиеся в них знания по сети дочерних монастырей Сент-Олбанса. Кроме того, так они могли почтить память своего выдающегося аббата. Да и для самого переписчика это была ценная возможность приобрести новые знания[261]
.По рукописям, с которыми мы уже знакомы, понятно, что двух одинаковых манускриптов быть не может. Дело не только в том, что перечень научных трактатов в книге отражает личный выбор переписчика и почти никогда не повторяется, но и в том, что копии отдельных трактатов, каждый из которых мог быть не длиннее двух страниц, тоже уникальны. Выделка пергамента и компоновка листа, размер букв и их написание, стиль – или отсутствие – украшений, количество и аккуратность чертежей, полнота текста и даже название – все это сильно отличается от рукописи к рукописи. Вдобавок книги не застывали в неизменности. Читатели раскрашивали, комментировали, исправляли ошибки, добавляли чертежей там, где их не хватало, по-новому озаглавливали текст, подписывали имя (предполагаемого) автора или просто рисовали какие-нибудь каракули на полях. Поэтому переписывание рукописи всегда было длительным процессом, в котором размывались границы между чтением, копированием и редактурой. Именно в роли такого активного читателя мы впервые встречаем Джона Вествика: он добавил несколько чертежей к трактату Ричарда Уоллингфордского под названием «Ректангулус».