Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки

Лишь дотошно разобрав таблицу, мы сможем в полной мере оценить, сколько усилий приложил Джон. Мы знаем, что он составлял ее, адаптировав таблицу прямых восхождений к широте Тайнмута. К счастью, данные в той, первоначальной, таблице организованы симметрично. Поскольку эклиптика и горизонт, как и экватор, проходят по небу и, замыкая круг, возвращаются в исходную точку, таблица прямого восхождения будет симметричной и значение для 1° будет совпадать со значением для 179°, 181° и 359°. Кроме того, таблица поправок на широту – т. е. таблица разности восхождений – тоже будет симметричной. Но – и это важно – ее симметрия иного рода. С помощью простой арифметики мы можем разъять каждое число в таблице Джона на две составные части[333].

Такая деконструкция выявляет два важных момента. Во-первых, мы обнаруживаем, что Джон Вествик действительно, как мы и предполагали, при составлении своей таблицы использовал таблицу прямых восхождений, вычисленную Ричардом Уоллингфордским. Цифры почти полностью совпадают. Но вот вторая и гораздо более примечательная деталь откроется нам, когда мы выделим величину наклонения эклиптики. Угол между экватором и эклиптикой, как вы помните, равен примерно 23½°. Птолемей высчитал его с точностью до секунды. Если точнее, птолемеева величина этого угла ближе к 24° – 23;51,20°, или, в привычной нам десятичной системе, 23,86. Позже астрономы соревновались друг с другом, уточняя и обновляя значение этого параметра, который – и они это понимали – медленно изменяется с течением столетий. Далее нам нужно уяснить, что в таблице Джона для вычисления как прямого восхождения, так и разности восхождений используется величина наклонения. Но, что интересно, это не обязательно одна и та же величина! Если мы внимательно посмотрим на таблицу, составленную Ричардом Уоллингфордским для широты Оксфорда, то увидим, что Ричард подставлял в свои формулы два разных значения, и ни одно из них не совпадает с данными Птолемея. А если мы проанализируем таблицу Джона, то убедимся, что для вычисления прямого восхождения он применял ту же величину наклонения, что и Ричард (23;35°). Ее, как и многое другое, аббат взял у сирийского астронома аль-Баттани. А как обстоят дела с таблицей разности восхождений, которую Джон собственноручно составлял для широты Тайнмута? Джон обратился к трудам Птолемея и произвел вычисления, добросовестно используя выведенную им величину наклонения. Другими словами, когда Ричард писал, предваряя свою таблицу, что наклонное восхождение вычисляется согласно формулам «Альмагеста», он сказал не всю правду. Но Вествик поверил Уоллингфорду на слово. Аббат был не до конца верен великому александрийскому астроному. Однако Джону Вествику удалось почтить обоих[334].

Джон Вествик, должно быть, спрашивал себя, стоят ли все эти вычисления затраченных на них усилий. Ожидая парома, который должен был доставить его на противоположный берег Тайна, поставив тем самым точку в долгом путешествии на север, он, вероятно, задавался вопросом, станут ли братья его новой общины пользоваться книгой, написанной им для библиотеки приората. Хроники Сент-Олбанса не давали ему повода для оптимизма. Матвей Парижский писал, что некоему высокопоставленному монаху, изгнанному из Сент-Олбанса в Тайнмут, не разрешили взять с собой книги[335]. Список мятежников, сосланных в приорат, был длинным. Одного из них Матвей Парижский называл «Люцифером среди ангелов, Иудой среди апостолов и никчемным фарисеем среди монахов», и звали его Уильям Пайган. Пайгана изобличили как двойного агента, когда выяснилось, что он снабдил поддельной хартией местного барона, вовлеченного в судебную тяжбу с аббатством. Изгнанный в Тайнмут, Уильям неустанно проклинал аббата. Справедливость восторжествовала темной ночью, рассказывает Матвей Парижский, когда объевшийся и в стельку пьяный Пайган пошел в уборную при дормитории:

«Кивая головой, он начал засыпать, а заснув, захрапел, издавая страшный шум. И так он постепенно перешел от опьянения ко сну, а ото сна – к внезапной смерти. Может, он замерз насмерть, но я думаю, что его настигло божественное возмездие. Потому что, когда издаваемый его горлом храп стих, из уборной, где он умирал, отчетливо донеслось: "Забирай его, Сатана"»[336].