Светлый путь в никуда

– Мы хотим послушать, Эсфирь Яковлевна, – Катя впервые вступила в их беседу-поединок, где Гущин и старуха-литсекретарь сражались словно в призрачном зале для исторического фехтования на призрачных саблях.

– Ну, слушайте тогда. В тридцать седьмом Клавдия жила в Ленинграде, ее семья из Бологое, она приехала в город учиться на рабфаке. И поступила на работу машинисткой в редакцию детской литературы. Ей только исполнилось восемнадцать. Тамара Габбе – будущий автор «Города мастеров» и ее подружка Лида Чуковская, блестящая переводчица, были старше. Все как у молодых: влюбленности, сплетни, посиделки за чаем, приятная работа в издательстве. Клава Кулакова, она еще тогда не придумала себе громкий псевдоним, курносый полуребенок, вчерашняя школьница-пионерка. Мечты и грезы о настоящей любви, о замужестве, о «светлом пути». Ну да, и о творчестве тоже. Потому что все там в редакции что-то кропали – кто стишки, кто прозу. А потом вдруг в Детиздат нагрянули мужики в сапогах – кто в штатском, кто в форме с кубарями. Сталинские соколы. Гроза врагов народа и «смерть шпионам» в одном лице. Устроили обыск, шмон. Лапали их там, девчонок, нещадно, обыскивали, залезали в трусы, хватали за ляжки – искали, не спрятано ли что-нибудь за резинкой чулок. Чуть ли не в анальное отверстие заглядывали и ржали при этом, потому как обыск тотальный. Затолкали их в воронок и привезли в НКВД на допрос. Кого-то в Большой дом, а кого-то сразу в «Кресты». Вам это ничего не напоминает, полковник, из наших нынешних реалий, а? Наши семнадцатилетние школьницы, посаженные за «экстремизм»?

Эсфирь протянула руку, как за подаянием, и Гущин вложил в ее сморщенную ладонь пачку сигарет и зажигалку. Она закурила, как и в тот, прошлый раз.

– Тамару Габбе, автора «Города мастеров» – помните фильм волшебный детский? – допрашивали первой и на глазах у Клавдии. Тамаре едва не выбили глаз. Следователь НКВД все грозил – выбью, сука, останешься кривой, уродом. Клавдию не били. На нее оказывали психологическое воздействие таким способом. Тамара потеряла сознание, ее уволокли. Клавдия рассказывала мне, как энкавэдэшник, а был он молодой и красивый, как бог, темноволосый, темноглазый, разгоряченный допросом… встало, наверное, у него на крики и слезы девчонки, встало так, что он еле себя сдерживал, но допрос продолжал… спросил: ну а ты что, малютка? Будешь говорить или как? Он выбил дробь пальцами по крышке стола и пропел: «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал». И выглядел при этом как озорной мальчишка, захваченный веселой забавой. Голос у него был звонкий, и глаза сияли. Он предвкушал. И Клавдия закричала, заплакала – да, да! По этому делу я ничего не знаю, но покажу и скажу все. Все, что вам надо. Только не бейте меня, как Тамару. «Мы с Тамарой ходим парой»… Это позже написали и по другому поводу. Но тоже для детей. Поучительные стишки. Красивый энкавэдэшник улыбнулся ей и дружески подмигнул – умница, малютка. И она написала под его диктовку о том, что в детской редакции была создана подпольная антисоветская организация из бывших кулаков и сочувствовавших, которая планировала свержение советской власти и убийство Ворошилова. А потом он ей протянул другую бумажку – подписку о сотрудничестве. Так в свои восемнадцать она стала агентом. Ее сажали в камеры к арестованным – к той же Тамаре Габбе, и она потом отчитывалась перед следователем, о чем они там, в камерах, говорят. Следователь перевел ее в «Кресты», и там она просидела два года, выполняя роль подсадного агента. В этот момент как раз раскручивалось «дело Литературной группы», по которому арестовали Ольгу Берггольц. Клавдию посадили к ней в камеру. То, что она узнала от нее как агент, стало основой допроса Берггольц и предъявленных ей обвинений. Берггольц попала в тюрьму уже на последних сроках беременности. Клавдия сидела в соседнем кабинете, писала рапорт и пила чай – красивый энкавэдэшник-следователь принес ей даже коробочку с леденцами. И она слышала, как он за стеной допрашивает Ольгу. Та все отрицала, и он начал орать на нее. А потом ударил ногой в живот. И прямо там, в кабинете, от удара у нее начались преждевременные роды. Она родила мертвого младенца.

Эсфирь умолкла, затягиваясь сигаретой.