Светлый путь в никуда

Егор подхватил свои шмотки, вылетел на улицу и одевался уже там, на крыльце. Весь его пыл как ветром сдуло. Виктория забрала с камина початую бутылку, послала матери проклятие и пожелала: «Когда же ты наконец-то сдохнешь, освободишь меня?»

Они с Егором укатили в Москву – наверное, к нему, в его конуру. Оргий в доме больше не происходило.

Клавдия отстояла свой дом от их посягательств, пусть это и вышло так грубо, демонстративно и нечистоплотно в смысле домашней уборки и последующего мытья в ванной. Но сиделка Айгуль и бровью не повела, сделала свою работу, за которую ей платили. А она, Эсфирь, рукоплескала поступку своей работодательницы и покровительницы.

Но все их рукоплескания Клавдии Первомайской уже были по барабану.

Эсфирь вздохнула.

Ну что же – дело житейское. И об этих событиях большого дома в «Светлом пути» незачем знать полицейским.

А о покойниках… о дорогих наших покойниках – только хорошее.

Или правду.

Глава 13 «На карандаш»

Прошло два дня. И Кате показалось, что Гущин отступился – взвесив и оценив все, что случилось, и то, что оборвалось, не получило развития. Возможно, начальник Главка, ставя в этом деле так быстро жирную точку, оказался просто более дальновидным. Его ведь не терзало раскаяние за гибель человека, которое пожирало Гущина, погружая его все глубже и глубже в тяжелую депрессию.

Но когда Катя уже решила, что это дело окончательно сдали в архив, Гущин позвонил ей – было уже пять вечера – и сообщил, что он едет в «Светлый путь».

– Я с вами, – тут же, не раздумывая, объявила она, как и прежде. – Уже спускаюсь.

Гущин сказал, что в доме Первомайских Эсфирь Кленова. Выполнила его просьбу проверить, не пропало ли что из дома.

Они добрались до Внуково по пробкам. Дом светился в сгущающихся осенних сумерках. У ворот дежурила патрульная полицейская машина, там сидел сотрудник. Гущин сказал – Эсфирь попросила, чтобы из полицейских кто-то присутствовал обязательно, потому что тревожно оставаться одной там, где их убили.

Оно и понятно.

Они прошли через незапертую калитку, пересекли лужайку, позвонили в дверь парадного. Она тут же открылась, словно за ними наблюдали из дома. На пороге – Светлана Титова. В фартуке, в резиновых мокрых перчатках, со шваброй.

Полковник Гущин отступил.

Она мрачно окинула его взглядом, задержалась на ссадине, сверкнула глазами на притихшую Катю.

– Эсфирь Яковлевна! Эти здесь.

– Иду, иду. Света, ты… ступай… И поди сядь, отдохни. И так уже все почти сделано, убрано. Чаю попей, – Эсфирь быстро семенила к ним из глубин дома. – Мы воздухом подышим. А ты посиди, отдохни.

Она на ходу надевала на себя стеганую черную куртку и снова застегнула ее криво, следя взором за Титовой и Гущиным, словно опасаясь…

Гущин повернулся и сошел с крыльца. Закурил. Он старался выглядеть бесстрастным. Но это у него не получалось.

– Я ее сама позвала, – Эсфирь словно оправдывалась, уводя их подальше от дома к беседке. – Надо же убраться, навести порядок. Вы ее правда не тронете за то, что она вас ударила? Пожалуйста, я умоляю вас… она же мать… Ваня был все для нее.

– Ее никто пальцем не тронет, – сказал Гущин. – Даю слово.

– Ну ладно, – Эсфирь вздохнула, она была взволнованна. – Вы сказали тогда. Но я все равно тревожилась. Это же подсудное дело.

– Если вы позвали ее сюда, в их дом, значит, точно не верите в виновность Титова.

– Нет. И никогда не поверю.

– Вы осмотрелись там? Ну как, все на месте, ничего не пропало?

– Все на месте, полковник. Ничего не пропало. И деньги на месте. И драгоценности Клавдии.

– А что тайный сейф? Мои сотрудники его пропустили?

– Никакого сейфа. Шкатулка. Клавдия особо не любила эти цацки. Она была равнодушна к таким вещам. Вика у нее все себе забрала, носила сама. Но все цело.

– А что с ее завещанием, Эсфирь Яковлевна?