Светлый путь в никуда

– Вы профессиональный юрист. Вы же знаете, мы заняты поисками убийцы. В сущности, мы его уже нашли.

– Мальчишку этого? Титова? Ее жениха? – спросил Лебедев. – А это точно он? Что-то не верится.

Катя пожала плечами. Серые глаза твои, Черный Лебедь, прекрасны, но словно пепел их засыпал… Смотришь в упор и не видишь меня. А что ты видишь?

– Анаис погибла из-за вас, – сказала она, желая вывести его из себя. Чтобы он хоть как-то на нее отреагировал, пусть и гневом.

– А что мне было делать тогда? Пополам его перервать? Ну, перервал бы пополам… Или велел охране клуба сдать его вам, полиции, чтобы вы его посадили за драку. Так она… девочка бы мне этого никогда не простила.

– Проще разыграть из себя героя с саблей и в белом колете.

Он глянул на нее. А потом отвернулся.

И Катя поняла, что он…

Мыслями он не здесь. Не на кладбище. А где?

Если бы она спросила его – даже с пристрастием, как это любят полицейские, хотя она была хороша – он сразу это отметил и вынужден был признать, что разговаривать с красавицей-полицейским приятнее, чем с грубоватым полковником, строящим из себя супермена… Так вот, даже если бы она спросила его с пристрастием, он не смог бы облечь в точные слова то, что чувствовал в тот момент.

Хаос…

И глядя на нее, такую самоуверенную, сосредоточенную и привлекательную, он, в сущности, ее не видел, потому что… глаза его в этот момент были обращены внутрь…

Белая подушка смятой постели и разметавшиеся по ней рыжие волосы, лукавый взгляд… Счастье в каждой черточке, в каждой складочке… сдавленный смешок… вздох…

Она прячет румяное лицо в подушку…

Он целует ее полное плечо. Он целует ее ухо, отводя волосы. А потом целует спину, все эти пухлые ямочки, ложбинку поясницы…

Есть такие юные женщины – мягкие, как летние облака.

Белые, как молоко. Упругие. Пышные. Сладкие, как ваниль. И горькие, как миндаль. Ваниль и миндаль – все в один момент. Они порой вызывают жалость и смех, потому что их поступки часто нелепы. А жесты скованны. А щеки пунцовы от постоянного румянца. Но они исполнены удивительной нежности, покоряющей робости, сводящей с ума слабости… Они столь юны и женственны, что и сами не знают, какой силой обладают. И краснеют по любому поводу, сокрушаясь о своем весе, о неуклюжести, о толстой попе и слишком тяжелой груди. А сами сладки, как кленовый сироп.

Стоит только попробовать такую на вкус, как хочется еще. И еще, и еще. А потом еще. Это как карамель… Анаис… карамелька… Анаис – мед, крепкая водка… Кто же знал, что будет так больно…

Так больно потерять… Внутри все закаменело, словно покрылось коркой. Лишь однажды он испытал столь же острое убийственное чувство. И думал, что больше никогда… Пустота, хаос…

Плотское, острое, раздражающее, пьянящее, почти животное чувство притяжения, страсти, желания – оно никуда не делось. Оно растет, созревает, как плод, внутри, оно жжет, как огонь. Но ему нет выхода, потому что Анаис больше нет. И можно мастурбировать сколько угодно, дрочить, как пацан… можно рвать наволочку, бить кулаком по стене их спальни…

Да, наверное, когда-нибудь эта острая телесная жажда схлынула бы, и он бы охладел. У него были десятки женщин. И красивых, и богатых, и стильных. И он никогда не прилагал усилий, чтобы заполучить женщину. Это всегда происходило легко. При всем своем хладнокровии и той аскетичности, которой требует искусство фехтования, он ценил секс и нуждался в нем. Но потом воцарялись скука и пресыщенность. И так бы, наверное, случилось и в этот раз. Но Анаис отняли у него в момент пика их отношений, их страсти, когда он не мог отпустить ее от себя в постели. Когда девять раз за ночь казалось все мало, когда она, теряя под его напором и свою робость, и неуклюжесть, сама становилась ненасытной и страстной…

Рыжие волосы на подушке…

Искусанные губы…

Следы его поцелуев на ее груди…

Розовые соски…

Ее широко распахнутые глаза, точно она до сих пор не верила, что он обнимает ее. Что они вместе, что он прижимает ее к влажной от пота постели, что его бедра ходят неистово, заставляя ее стонать от наслаждения, а потом кричать от страсти…

Крики счастья…

Маленькая Анаис… глупышка… храбрая…

Облако Анаис, в котором он сам тонул и растворялся, не ожидая от себя ни таких поступков, ни слов, всего этого бреда… всей этой страстной белиберды…

Любовь есть плоть. И она сильнее, чем дух. Дух любви – это сказка, а плоть жадно требует своего. И мстит, когда от нее отрывают один любовный кусок за другим.

Любовь тогда превращается в рану. И она кровоточит, как старый шрам.

Как же больно-то, а?

Герман Лебедев в этот момент смотрел на Катю. Она говорила – «это из-за вас она».

А там, в их прошлом, куда были обращены его глаза, грозовое облако Анаис обволакивало его, как молочная река, не принося утоления плотской жажды.

А потом они лежали в постели – она совершенно уже обессиленная, счастливая, тихая, вся мокрая. И он крепко прижимал ее к своей груди, продолжая ласкать ее маленькие тайны, которых она стеснялась поначалу, потому что «не сделала полную эпиляцию».