Кате все это траурное действо в зале Чайковского показалось таким же призрачным, иррациональным, как полумертвый карнавал на Рублевке и ватная тишина «Светлого пути». Какой уж там концертный зал, от него отказались. Прощание проводили в фойе. Однако и тут собралась горстка людей. Несколько сотрудников издательства, печатавших книги Первомайской, две литературные дамы – коллеги Виктории по переводческому цеху, пожилая супружеская пара – соседи по высотке на Кудринской площади – дипломаты в прошлом. И все. Ни одного писателя, никого из старых друзей – Первомайская пережила всех своих сверстников. Но и ни одного врага-злопыхателя, хейтера, оставляющего злые комментарии в сети. Те тоже проигнорировали похороны. Две съемочные группы центральных телевизионных каналов, снимающих похороны для выпуска новостей. Никаких подруг или друзей Виктории – что было, в общем-то, странно. И никого из друзей Анаис.
У гроба стояли Эсфирь Кленова и сиделка Айгуль – обе в глубоком трауре. Домработница Светлана Титова на похороны не пришла.
На этом фоне чиновник из министерства культуры косноязычно говорил что-то о «светлом пути, пройденном Первомайской», о том, что на ее книгах выросли целые поколения детей. О том, что она до конца осталась хранителем традиций, восходящих к Корнею Чуковскому… В этом месте коллега оратора – тоже чиновник, видимо, лучше знакомый с ситуацией, – что-то шепнул ему на ухо. И оратор поперхнулся на середине фразы.
С другой стороны – катафалк-лимузин сиял, как черное солнце. На него тоже не пожалели бюджетных денег.
До Донского кладбища добрались не все из присутствовавших. Старики-соседи не поехали, переводчики-коллеги Виктории тоже.
Катя шла по этому старому дворянскому кладбищу Москвы, превращенному в монастырский некрополь. Государственные похороны по высшем разряду были пышными, но скудными на чисто человеческие чувства: слезы, печаль… Жизнь длиной в сто лет. Слава, скандалы, восторг, вражда… И что в итоге?
Тень старухи словно накрыла собой и дочь, и внучку Анаис. И они тоже уходят вот так – как в пустыне.
Никому не жаль. Лишь старый литсекретарь оплакивает их безвременный уход.
И в этот момент Катя увидела Германа Лебедева. В черном костюме с белым букетом роз он шел туда, в глубь кладбища, к монастырской стене, где был сдвинут семейный памятник на могиле матери Клавдии Первомайской и где сейчас похоронная команда устанавливала специальный механизм, опускающий гробы в могилу.
Приехал… Черный Лебедь… приехал к Анаис…
Катино внимание отвлек еще один незнакомец. Парень чуть за тридцать – золотоволосый блондин, изящный, стройный, невысокий, чем-то похожий на танцора или учителя танцев – в рваных модных джинсах и черной толстовке с капюшоном. Он шел по аллее стремительной скользящей походкой. Обогнал Германа Лебедева. Они не обратили друг на друга внимания. Не знакомы.
А вот Катя глаз не могла оторвать от блондина. Золотой мальчик… что там говорила барменша-бандерша про парня Виктории, спасенного ею от хулиганов? Егор… золотой мальчик…
Катя прибавила шагу следом за ним. Когда она дошла до монастырской стены, где располагался участок Первомайской, блондин уже стоял рядом с могилой. Только сейчас Катя заметила в его руках скромный букет. Но это были две орхидеи. Очень стильно… в духе хипстеров с Петровки и Дмитровки. Катя увидела, как Эсфирь Кленова повернулась к блондину, скользнула по нему взглядом и потом вежливо кивнула. А он кивнул ей. Знакомы. Итак, литсекретарь знала про молодого бойфренда Виктории. И не удивлена его появлением на похоронах. А хостес из бара плела, что он чуть ли не из подполья вылез. Взгляд Эсфири обратился к подошедшему Герману Лебедеву. Его она разглядывала дольше. А вот он старухе не знаком. Судя по выражению ее лица, она раздумывает – а кто это такой?
Катя подошла к Гущину и глазами указала ему на блондина. Возьмите на заметку, Федор Матвеевич.
И он взял.
Когда похоронная церемония закончилась и холм земли вырос, укрывая их всех троих, и цветы усыпали его, словно яркий ковер, когда все начали медленно расходиться, покидая Донской некрополь, полковник Гущин двинулся следом за «золотым мальчиком».
Катя не пошла за ними. Она пошла за Германом Лебедевым. Объяснить себе она этого не могла. Нет, она уверяла себя, что это ради дела. Ради расследования. А не просто чтобы… потешить свое женское «я».
Он подошел к черному «Лендроверу», припаркованному у ворот Донского монастыря, на тихой улице, являющейся словно продолжением кладбища.
– Простите, можно вас на пару слов?
– Да, – Лебедев оглянулся, окинул Катю взглядом. Узнал.
– Вы приехали проститься с Анаис?
– Посчитал своим долгом.
– Вы нам не сказали в прошлый раз самого главного. Того, что у вас с Анаис был роман.
Он прислонился к двери «ровера». Смотрел на Катю.
– Наши в клубе, да? Языки как помело. Даже если и так, что до этого вам? Полиции?
– Некоторые вещи меняются местами.
– Какие вещи? – Он смотрел на Катю. – Что это сейчас изменит? Воскресит ее? Вернет к жизни?