Светлый путь в никуда

Гущин приехал в больницу следом. Он уже все знал – дежурный Главка был в курсе происшествий на территории Москвы и немедленно связался с ним, как только прочел на ленте-сводке новость о «стрельбе в «Московском писателе» на бывшей даче Громыкина-Краснопятова.

– Что мне с тобой делать? – повторил Гущин. – Такие номера откалываешь, такие сюрпризы.

Катя думала в этот момент – в общем-то трагический, судьбоносный – о пустяках. Удастся ли в химчистке удалить кровавые пятна с тренча из модного бутика, который она так любила надевать по осени. Он ведь весь заляпан кровью сестры Изиды. И еще Катя думала о том, какая она, наверное, сейчас страшная без косметики – в больничном туалете возле реанимации она смыла с себя и кровь, и весь марафет. И не было сил достать пудреницу и зеркальце, чтобы глянуть, как там и что в натурале.

Такие женские житейские мыслишки…

Но это и спасает в аду…

– Я просто хотела узнать у Александра Шапиро про Лидию Гобзеву. Кто мог предположить, что она и есть наша хостес – сливной бачок?

– Ты ее спасла, Катя.

– Я так испугалась, Федор Матвеевич. Я даже не пыталась убийцу задержать.

Гущин хмыкнул. Уж такие из вас «задержатели».

– Ты ее спасла, а сама жизнью рискнула.

– Убийца, кем бы он ни был, в меня не стрелял. Я там орала, как в фильмах: «Давай, выходи, вот она я!» Он не повелся на мою истерику.

– Он или она.

Катя глянула на Гущина. О чем ты думаешь сейчас, светлая твоя голова? Опять о ней? Той, кто разбирает литературный архив своей хозяйки всего в трех улицах от дачи Арнольда-Дачника, про которого сама же нам и рассказала?

– Ты мне сразу должна была сообщить, – твердо объявил Гущин.

– Ну, ругайте меня, увольте. Убейте.

Он крепко обнял ее за плечи. И притянул к себе. Катя так устала, так измоталась, что… хотелось положить голову на его могучее плечо, и пусть все к черту… к черту…

Но тут в коридор вышли врачи, и Гущин сразу поднялся.

Они совещались негромко.

Катя напрягла слух.

– …Никаких гарантий пока… состояние тяжелое. Да, операция прошла, пулю достали. У нее ранение левого легкого. К счастью, вторая рана – это ссадина, пуля прошла по черепу по касательной… Но в результате сильная контузия… Нет, пока динамика нехорошая… Она без сознания… И что будет дальше, неизвестно. Мы и так делаем все возможное.

– Целились Гобзевой в сердце и в голову. Четыре выстрела было, да? Два мимо, и в результате – ранение легкого и касательное ранение головы. Не профессионал наш стрелок, – констатировал Гущин, когда они с Катей остались в коридоре одни. – Не профи-киллер. Сделал много выстрелов и не сумел убить. В доме Первомайских стрелял почти в упор, но тоже сделал много выстрелов. Однако знает, что такое глушитель. И как его использовать.

– Мы с Гобзевой не слышали выстрелов. И она не слышала, когда в нее стреляли, а попали в машину.

– В первый раз не сумел убить, во второй тоже, хотя… пока неизвестно. А вдруг она умрет? Ранение легкого – это дрянь дело.

Катя вспоминала «Скорую», как сидела там, возле нее – сестры Изиды. Как кровь пузырилась у той на губах, как она кашляла…

Убийцы детей получают свое наказание…

Все…

И при этом страдают и те, кто… однако…

– Убийца, кем бы он ни был, в меня не стрелял, – повторила Катя уже в машине. – А мог легко. И в Арнольда-Дачника тоже не стрелял. Лишь в Гобзеву. А у Первомайских в доме убили всех. Почему?

– Мог слышать ваш разговор с Гобзевой. Она же тебе ничего сказать не успела. А Арнольда-Дачника убивать незачем. Если он что-то и знает, он уже никому ничего не расскажет. Никакой угрозы от него.

Три часа ночи…

Где можно найти крепкий кофе в такой час?

Гущин где-то нашел. Протянул ей большой картонный стакан кофе. Черный деготь… двойной эспрессо…

А как только рассвело, они снова вернулись в «Московский писатель». На даче Арнольда-Дачника хозяйничала Петровка, московские опера. Полковник Гущин имел долгую приватную беседу с московским начальством. И после этого на дачу прибыли эксперты-криминалисты и оперативники областного Главка. Кате было дико видеть это ведомственное «размежевание», а что сделаешь, если одна часть дач в юрисдикции Москвы, а другая – через «канаву» – в юрисдикции области?

Судьбу Арнольда-Дачника, к счастью, решали московские полицейские – обрывали телефоны больниц, куда можно на время пристроить безумного старика-инсультника, пока не найдутся хоть какие-то родственники или знакомые, готовые за ним ухаживать. Вот тебе и криминальный авторитет, барыга, богач, владелец исторической дачи в фешенебельном поселке и бара на Петровке… Все как пыль, как песок между пальцев…

Катю на участке интересовала лишь кошка. Та, трехцветная… Она бродила по участку, зовя ее – кис-кис… Эксперты-криминалисты и опера глядели на нее как на ненормальную. Юродивую. Не тронулась ли умом коллега со страха? Но Кате было плевать. Она собиралась забрать кошку себе, если только найдет ее.

Но кошка так и не нашлась.

Канула в Лету…

А вот пули и гильзы отыскались весьма быстро.