Светлый путь в никуда

Сестра Изида ткнулась головой в траву. Ее начало сильно тошнить.

– Меня вывернуло там… это все кокс… но детей я и тогда не видела… их же расчленили, да?

Катя молчала. Что это? Бред?

– Я не видела ничего… только кроликов… как она их… Я больше ничего не знаю, клянусь вам! Я тогда и следователю так сказала, и тому менту…

– Начальнику истринского розыска Шерстобитову?

– Я не помню… наверное, так его звали… Я потом впала в забытье, уснула. А потом, утром, нас задержали там, у костра.

К ним подошел врач.

– Пора, она обессилела.

– Еще две минуты, – попросил полковник Гущин.

Еще ниже наклонился к Гобзевой, спросил тихо:

– Вы не все нам сказали. Вас ведь не трое было там. А четверо.

– Нет, только мы… Я, Вика и она… Как ее убили?

– Жестоко. А перед смертью пытали.

– Пытали?

– Да. Поэтому скажите нам всю правду. Не лгите. Не скрывайте ничего. С вами там на Истре был кто-то еще. Четвертый.

– Нет! Да нет же!

– На вас дали показания. Кто-то говорил. Кто-то что-то видел. Кто это был, Лидия?

– Говорил? О нас?

– Да. Может, это был какой-то ваш ухажер? Или член Ордена? Может, там с вами был этот ваш любовник Арнольд-Дачник? Не выгораживайте никого. Речь о вашей жизни идет. Кто-то убивает вас всех. Заметает следы или же…

– Нет, Сашка… то есть Арнольд… нет! Не был он с нами. Он был такой крутой тогда, важный. Он следил, чтобы на нас никто не наезжал… на Орден…

– Литсекретарь матери Виктории Эсфирь Кленова – она общалась с вами, когда шло следствие по делу?

– Нет. Я… я ее видела несколько раз, но это было еще зимой…

– Тогда кто с вами был там, на Истре? Кто был четвертым?

– Не было никакого четвертого! Мы были втроем!

– Но на вас давали показания тогда. И поэтому забрали, арестовали Горгону-Мокшину. Посадили, хоть и ненадолго.

– Так это из-за парня…

– Какого парня? – спросила Катя.

– Парень… мальчишка…

– Мальчишка?! – полковник Гущин снова охрип. – Что за парень?

– Сосед… или их родственник… я не знаю… Горгона говорила Вике…

– Вы его видели? Как его имя?

– Не знаю, ничего больше не знаю… Да это и не важно… Нас отпустили, и больше никаких допросов.

– Это ваш любовник Арнольд помог прекратить дело? Он кому-то заплатил?

– Нет, – Лидия Гобзева шептала уже из последних сил. – Он бы всю жизнь потом мне этим хвалился… Нет… Это она сделала… вытащила нас.

– Кто?

– Викина мать… Клавдия Кузьминична…

Они оставили ее. Прекратили расспрашивать.

Она лежала на больничной кровати. Она вновь вернулась в полузабытье. И там, на грани яви и сна, боли и тьмы, смерти и чего-то другого, чему она в горячечном бреду так и не смогла подобрать имя, скрипел сук старого могучего дерева, на котором раскачивались качели. И луна то выглядывала из-за туч, то пряталась вновь, вода плескала, когда ее рассекали руки пловцов, и тлел, тлел костер в лесу. Багровые угли… жертвенный трепещущий кролик… теплая соленая кровь на губах… и что-то еще во тьме, чего она так боялась всю жизнь, не признаваясь в этом самой себе.

Мертвые дети.

Призраки с горящими глазами.

Они тоже видели в темноте как днем.

И она всегда знала это.

Они следили за ней.

Даже сейчас…

– Надо просмотреть дело, – сказал Гущин Кате уже на пути в Главк. – Не ОРД на этот раз. А то, уголовное, которое мы посчитали малополезным. Прямо сейчас, не откладывая.

– В ее словах много противоречий, Федор Матвеевич. В какие-то моменты – просто бред. Например, что она там говорит о расчленении? На телах детей не было никаких ран, мы же сами об этом читали. Ни ран, ни повреждений. Причина смерти – утопление. Вода в легких. Расчленены были кролики. Она, Лидия, путает жертвенных животных этой дикой оргии и детей. Она и еще что-то могла перепутать в бреду.

В кабинете Гущина они начали лихорадочно листать уголовное дело.

– Парень… парень… значит, там был еще парень… мальчишка… сосед или родственник, – Гущин листал протоколы допросов.

– Помните, когда мы приехали в эту деревню Затон, там все окрестные дома были заколочены, заброшены. И только у дороги… помните соседей? – спросила Катя. – Женщина с яблоками. Она знала Сониных. Якобы училась вместе с матерью детей. И там был ее муж. Он в разговоре не участвовал. Возился с машиной. Но я помню его лицо. Он нас очень внимательно слушал.

– Он ровесник матери детей Галины Сониной. Ему было в то время за двадцать. А у нас мальчишка… И это, Катя, не соседское дело. Если что, то…

– Что? – Катя смотрела на Гущина.

– Это дело родственное. Это… вот… вот этот протокол допроса.

Катя сначала увидела справку о смерти бабушки детей, скончавшейся через два дня после их гибели, не пережившей шока и горя. Но в деле был подшит ее первичный допрос. Катя скользила взглядом по строчкам, написанным шариковой ручкой. «На берегу обнаружила бидон, в котором ягоды черники»… Нет, раньше – «Она вернулась домой из Конаково утром и обнаружила…»

– Нет, не здесь, да где же это? Я же видел, читал, – Гущин переворачивал страницу за страницей.

– Тогда в доме вместе с матерью детей Галиной Сониной был ее бойфренд! – воскликнула Катя. – Как же мы о нем забыли? Это он и есть тот четвертый. Молодой парень.