– Он тоже ровесник Галины Сониной, он был студентом на тот момент, я это помню из протокола. Студент, не мальчишка… Однако… вот протокол его допроса… Олег Жданов. Смотри, что здесь он говорит: «
Катя тоже прочла этот абзац в показаниях. Родственники… значит, они все же имелись у Сониных…
– Старшая сестра, погибшая в автокатастрофе, и ее муж. Они жили в Конаково. Там и дети могли быть, Федор Матвеевич. Сын. Но это же Конаково – далеко от Истры. Как этот парень мог там оказаться? Бабушку приехал навестить и тетку? Они, конечно, могли его забрать к себе жить после гибели родителей, но никаких свидетельств об этом в уголовном деле нет.
– Завтра отправимся в Конаково, – объявил Гущин.
– И как мы будем их искать через двадцать шесть лет? Умерших?
– Прочти еще раз показания бойфренда – мать Галины уехала в Конаково на первую годовщину со дня смерти дочери и зятя.
– Но мы не знаем ни имени ее старшей дочери, ни фамилии – она могла себе и девичью оставить, но могла взять фамилию мужа. И это скорее всего.
– Начнем поиски с конаковских кладбищ. – Гущин захлопнул дело. – Годовщина смерти пришлась на двадцать пятое июля – в этот день погибли супруги. И мы знаем не только дату их смерти, но и год – за год до событий в Истре. Значит, похороны могли произойти на одном из конаковских кладбищ через три-пять дней, ну, может, неделю, если судмедэкспертиза назначалась по ДТП. Будем искать по записям в регистрационных книгах кладбищ, по датам конца июля того года. Похороны супружеской пары. Это одно захоронение. Даже если у них разные фамилии были. Но есть шанс найти.
Катя смотрела на полковника Гущина.
Правду сказал его приятель-адвокат.
А потом ей в голову пришла еще одна мысль.
– Федор Матвеевич, я сейчас прикинула весь круг фигурантов, с которыми мы сталкивались в этом деле. Так вот, если выбирать навскидку… Герман Лебедев.
Гущин взглянул на нее.
– Ему года сорок два примерно, – Катя подбирала слова осторожно. – Значит, тогда, в год событий на Истре, ему было лет шестнадцать. Мы вообще-то мало что о нем знаем, кроме того, что он классный фехтовальщик и покорил сердце толстушки Анаис…
Полковник Гущин вернул уголовное дело в сейф.
– Завтра в восемь, Катя, я за тобой заеду. В Конаково доберемся часа через два с половиной. Как раз к открытию всех контор.
Глава 28
Сабля
В клуб «Аркадия» вечером приехали тузы. Большие государственные люди на очень дорогих машинах. Синие деловые костюмы, холеные лица, надменность во взгляде. Перед тузами пасовали даже мажоры и золотая поросль из олигархических семейств – обычно отходили в сторону, предпочитая не связываться с этими новыми хозяевами жизни.
Но на этот раз клуб, уже и так взбудораженный событиями, происшедшими накануне и раньше, походил на разворошенный муравейник. Гостей и клиентов понаехало столько, что это напомнило прежние благословенные гламурные времена. Только вот время гламура давно закончилось, уступив место другим, гораздо более драматичным и опасным зрелищам.
Косоглазая Нелли – та самая любительница чужих секретов, о которой Катя в хаосе последних дней позабыла, не торопилась в этот вечер на автобус до Москвы, хотя ее рабочая смена в зале занятий йогой давно закончилась. Нет, вместе со всеми – с гостями и персоналом – она влилась в толпу любопытных, наводнившую зал исторического фехтования, где готовилось нечто особенное. Как и все в «Аркадии», Нелли была в курсе самых последних новостей. А они заключались в том, что хозяйка клуба Алла Ксаветис неожиданно вернулась с Кипра. Прилетела накануне вечером и сразу из аэропорта приехала в «Аркадию». Герман Лебедев тоже приехал. Все последние дни он работал в своей нотариальной фирме с партнерами и клуб не посещал. Но вдруг объявился.
Аркадские сплетники затаили дыхание, наблюдая, как хозяйка шествует в его офис. Они закрылись там, и беседа длилась очень долго. А потом вся «Аркадия» глазела, как они вместе покинули офис-бунгало и по темной освещенной аллее парка направились к бунгало для VIP-гостей. Шестидесятилетняя Алла Ксаветис в черном парике и аляпистом модном пальто от «Дольче Габбана» выглядела взволнованной и счастливой. Она тесно прижималась к Герману Лебедеву, то и дело касаясь его рукой, на которой сверкали крупные бриллианты.