Светлый путь в никуда

И словно окрыленный приказом начальства, противник Германа ринулся в атаку, как лев, снова целя клинком в торс и горло, а затем нанес быстрый рубящий удар, который Герман отбил всей саблей, схватив ее левой рукой за острие, поднимая вверх, встречая этот рубящий могучий удар, способный в бою распластать противника надвое. А затем он с силой отбросил клинок противника, едва не выбив его. Сабля Германа описала полукруг и с размаха полоснула противника по левому боку в тот момент, когда сам он весь открылся, делая выпад и пытаясь достать Германа острием клинка в печень.

Нелли едва не закричала, увидев, как Герман снова, как танцор, молниеносно отпрянул, вытянувшись, взмахнув свободной рукой, уходя от этого смертоносного выпада. И как раз в этот момент его сабля и поразила бок противника.

Смертельный удар. Даже при тупом клинке таким ударом можно ребра сломать при плохой защите.

– Все, все стоп! Бой окончен! – закричали те, кто судил и считал удары.

Но поединщики словно и не слышали этого.

– Эй, разнимите их!

– Да разнимите же их!

Никто из зала не кинулся разнимать. Большие тузы орали на своего, подбадривали. Зал «Аркадии» гудел. Противник Германа с хриплым воплем бросился на него уже как в рукопашной. Они сошлись вплотную. Герман схватил его руку с саблей в кожаной шипастой перчатке, останавливая выпад, и его сабля снова снизу с силой поразила противника в область подмышки.

– Трижды убит! Бой окончен! Парни, прекратите! Герман, чистая победа! – орали судейские, уже напирая горлом на больших тузов, недовольных проигрышем своего ставленника.

Герман оттолкнул от себя противника. Снял шлем. И в этот миг…

Нелли увидела, как его противник, выкрикнув матерное ругательство, вдруг в бешенстве полоснул его клинком по лицу. Герман успел отпрянуть и на этот раз, но тяжелый удар пришелся в ключицу.

Зал взорвался гневными воплями. А Герман отшвырнул его к стене ударом кулака в перчатке. Там в стене зала была деревянная дверь. Противник шмякнулся об нее спиной. Хотел отскочить, но не успел. Сабля Германа Лебедева сверкнула в электрическом свете. Выпад и…

Острие пусть и тупой сабли с силой пропороло куртку в металлических заклепках, скользнув по боку, и вонзилось глубоко в щель между дверью и дверным косяком. Противник рванулся, однако…

Герман своим ударом приколол его за куртку к двери, как жука прикалывают булавкой к музейному стенду.

А потом он повернулся и под вопли восторга «Аркадии», под хохот, аплодисменты, под брань больших тузов, проигравших деньги на ставках, покинул зал.

Нелли продралась сквозь толпу. Она не узнавала себя, она забыла и про своего бойфренда, и про грядущую свадьбу. Про все свои планы на жизнь. Она не видела ничего, кроме него…

Как он уходит от всего этого прочь…

Вот и скрылся за дверью раздевалки.

Она скользнула туда. К нему.

Он стоял спиной. Смотрел в окно на темную ночь, на огни «Аркадии».

И я, и я, и я бывал в Аркадии…

– Что ты все ходишь за мной хвостом?

Черный Лебедь не видел ее, но как-то узнал, что это она – косоглазая Нелли.

– Я… ой, как вы его…

Он повернулся.

Он был так красив в этот миг. У Нелли снова заболело сердце, как в тот летний день у конюшен, когда она пряталась в кустах, подглядывая за тем, как он поднял Анаис на руки, как поцеловал ее. Почему ей, а не мне… Этот потрясающий микс мужества, мужской красоты, стати, гнева, мощи, страсти, тестостерона, отваги. Серые глаза – за один их взгляд не страшно сгореть и восстать, как феникс из пепла, превращая всю свою прежнюю маленькую девичью жизнь с житейскими мечтами о свадьбе и обручальном колечке в дрова для этого костра.

Нелли смотрела на его пояс из металлических колец, на пряжку – череп там… внизу… сами знаете где.

Она видела – он возбужден после боя, на взводе.

– Ладно, – сказал Черный Лебедь. – Иди сюда. Иди ко мне.

Она подошла. Она снова думала об Анаис. Даже глаза закрыла, грезя, как он… Черный Лебедь вот сейчас тоже обнимет ее, вскинет ее на руки. Как Анаис тогда. Высоко. И поцелует страстно.

Но он повернул ее лицом к стене, прижал. В следующий миг она ощутила, как он задирает ее клетчатую короткую юбку, стаскивает с нее ее кружевные стринги. Звякнул металл пояса. Она попыталась обернуться и сама поцеловать его в губы, но он отклонился как-то неприлично быстро и за шею снова повернул ее лицом к стене, давая ей почувствовать свою силу – всю твердость, неистовство мужской плоти.

Она вывернулась, обвивая его шею руками, сама потянулась губами к его губам и…

– От тебя духами разит. Злоупотребляешь.

Нелли открыла глаза. Он отстранился, медленно отцепляя от себя ее руки, освобождаясь из ее горячечного объятия. Нелли чувствовала, что сгорает от стыда. Она оправила на себе юбку.

– Это вы ради нее. Там, в зале. В память о ней. А ее нет. Она умерла! – выкрикнула она зло. – И чего вы в ней такого нашли? Толстая… толстая дура эта ваша Анаис! Ноль! Пустое место! А теперь ее в гробу черви жрут!