Эсфирь после того, как «головастики» убрались восвояси, поднялась наверх, в бывшую спальню своей хозяйки. Раскрыла платяной шкаф, полный ее вещей. Хотя спальней не пользовались вот уже десять лет, здесь все еще витал специфический старческий запах. В шкафу среди шерстяных кофт, кардиганов, старомодных пальто и траченных молью норковых и каракулевых шуб висел старый макинтош Клавдии из серого габардина, пошитый бог знает в какие времена еще в ателье, обслуживавшем жен Суслова и Подгорного. На старой ткани пыль и желтые полосы – следы глины. Эсфирь Яковлевна смотрела на них. Эта ветошь отслужила свой срок, пора и на помойку. А может, заберут в Литературный музей, как очки Чуковского и трубку Маршака?
Она улыбнулась – впервые за эти скорбные дни.
А сейчас в кабинете Первомайской улыбнулась вновь, вспоминая это. Глупые «маленькие мальчики» в форме… Неглупый, но злой и пристрастный полковник с разбитым лицом… даже не пристрастный, а страстный… Страсть живет в нем, но он давит ее в себе… в чем природа этой страсти? В желании оправдаться за гибель юноши, который умер во цвете лет по его вине?
Эсфирь с сигаретой во рту уселась за письменный стол и подвинула к себе тетрадку в клеенчатом переплете – ту самую, седьмую по счету от конца высокой стопки, если смотреть сверху.
Дневник… ее дневник…
Она раскрыла его на середине. Там, где сделала еще раньше для себя закладку.
К бронзовому письменному прибору на этом чужом столе теперь была прислонена открытка-репродукция – любимый талисман Эсфири.
Библейская Эсфирь с картины Рембрандта, охраняющая дом и народ свой…
А если нет уже дома, что охранять, милая?
Милая Фирочка…
В кабинет зашла Светлана Титова с мокрой тряпкой. Мазнула тряпкой по книжному стеллажу, стирая пыль.
Она подошла к секретеру. На его крышке Эсфирь сложила для сотрудников Литературного музея вещи Клавдии Первомайской, которые необходимо было переправить в музей в первую очередь.
Стопка правительственных грамот в алых сафьяновых обложках.
Альбом личных фотографий, где ни одной семейной, а все сплошь со знаменитостями пятидесятых, семидесятых, восьмидесятых.
Конверт с поздравительными правительственными телеграммами – начиная с семидесятипятилетия и кончая девяностопятилетним юбилеем.
Папка с черновиком стихотворения «Маленький мальчик».
Черный кожаный футляр с наградами.
Светлана Титова медленно, размеренными движениями стирала с него пыль.
Эсфирь Яковлевна смотрела на футляр. Прямоугольная коробка, обтянутая черной лайкой, потертой на углах. Внутри бряцали ордена и медали.
Но Эсфирь Яковлевна отлично помнила прежнее содержимое этого элегантного футляра. Внутри когда-то крепилось алое бархатное гнездо, в котором покоился пистолет с отделанной серебром рукояткой. Албанское подношение…
Пистолет покинул футляр. А бархатное гнездо Эсфирь Яковлевна выдрала из коробки своими руками. И наполнила футляр наградами своей хозяйки.
Полицейские при обыске награды просмотрели, но упустили самое главное.
А дьявол, как известно, в мелочах.
Глава 32
Костер и вода
Ни дождь не страшен нам, ни град, пока костер горит. На небе летний звездопад. Никто, никто не спит. Сидим с друзьями у костра и песенки поем, Придет рассвет, нам в путь пора, зимовье мы найдем! С друзьями – славная игра, Всю ночь петь песни у костра, Смотреть, как плещется вода, Не расставаться никогда! И не бросать друзей!
«Послушай наш разговор. За зеркалом», – Катя читала смс от полковника Гущина.
Она сидела в приемной вот уже час и не переступала порог его кабинета, где находились оперативники и Егор Рохваргер. С момента задержания в Египетском зале она Рохваргера больше не видела. Оперативники вывели его через служебный вход, набросив ему на голову его же собственный пиджак от смокинга, потому что на благотворительном вечере в Доме Смирнова присутствовала пресса и журналисты из кожи лезли, стремясь узнать, что же произошло и кого задержала полиция. Рохваргера посадили в машину Гущина, он сам сел за руль, оперативники набились туда битком. А Катя села в оперативную машину – лишь она и водитель.
За час в приемной она узнала мало подробностей. Хотя одну важную – никакого оружия, никакого пистолета при Егоре Рохваргере при личном обыске не нашли.
На его съемную квартиру на Мичуринском проспекте тоже сразу отправились с обыском. Но пока Катя не слышала, чтобы какие-то результаты впечатлили.