Светлый путь в никуда

– Тетя Эльза приехала за мной и увезла меня в Кимры. Я в тот год пошел в школу, в первый класс. И я все время хотел забыть про то лето. Но я порой видел их во сне… моих мелких… как они выглядывают из воды и смотрят на меня. Трус… ты не прыгнул… ты испугался, ты бросил нас… Когда я уже учился в четвертом классе, тот дядька-опер… он приехал в Кимры. Он ждал меня у школы. И я испугался, что… ну, что опять все начнется. Но он снова попросил меня рассказать о той ночи. Всю правду. И я рассказал ему опять все как было. Он, видно, ждал все эти годы. Ну, ему надо было подтверждение – что это действительно правда, что их не утопили, а они сами утонули. И он ждал, чтобы я немного подрос, вошел в разум. Он мне не сказал ни слова упрека, ни в чем меня не обвинял. Он спросил – научился ли я плавать с тех пор? Я сказал – нет. Я и до сих пор не умею плавать. И держусь подальше от воды. А этих женщин я вблизи никогда не видел, понимаете? Даже когда я врал, мне их никто не показывал. И я совсем не помню их лиц… лишь тела, образы – в багровых бликах костра… тени на стволах деревьев. Я никогда, никогда не мог бы даже вообразить, что Вика… была одной из них.

Глава 33 Разные подходы

Опустошение – это все, что Катя чувствовала. И еще изнеможение. Она знала – полковнику Гущину еще хуже сейчас. Если она приняла услышанное сразу, то ему необходимо было время на принятие всего этого. Полного краха. Тупика. И Катя решила дать ему время на осознание. До утра.

Она ушла домой, покинув «зазеркалье». Что там было дальше с Егором Рохваргером, вернули ли ему развязанный шелковый галстук-бабочку от смокинга, изъятый при личном досмотре…

Дома она не могла уснуть, ходила из угла в угол по квартире. Потом прилегла.

Опустошение…

Чувство такое, словно шарик сдулся…

Шарик голубой у меня над головой,
Сдулся прямо на глазах
И растаял в небесах…

Сказочница-стихоплетчица Клавдия Первомайская и здесь словно в воду глядела. Так уж ли плохи и бездарны были ее стихи?

В управлении уголовного розыска, когда Катя пришла туда, явившись утром в Главк, наблюдались великое скрытое волнение и тревога. Это в воздухе витало. Юный секретарь в приемной Гущина пребывал в смятении, в приемной собрались оперативники – все, кто помогал Гущину в этом деле неофициально. От них Катя узнала грозные новости: в восемь утра начальник ГУВД незамедлительно потребовал Гущина к себе на ковер – до него дошли детали «не санкционированной никем операции в Доме приемов Смирнова». Видимо, начальнику ГУВД успела уже позвонить целая армия жалобщиков из числа весьма влиятельных персон.

Оперативники шептались, как дети, горестно живописуя «разнос», устроенный Гущину шефом. «Боялись, что дело до увольнения дойдет», однако… Начальник ГУВД приказал Гущину «немедленно убыть в отпуск».

«У вас же остались неиспользованные две недели?»

Вот и проваливайте…

И никакого больше самоуправства, иначе…

– Он там, – шепнул Кате один из оперов, кивая на кабинет. – Просил не заходить. Вот уже полтора часа. Тишь, как в могиле… А вы, Екатерина, идите, идите! Загляните к нему вы, вас он не пошлет.

Он буквально подталкивал Катю к двери, и она подчинилась.

Окно в кабинете настежь. Холод, как на полюсе.

Гущин без пиджака, в одной измятой белой рубашке, небритый, сидел на подоконнике боком, как мальчишка, и курил.

Резко обернулся в сторону двери.

– Это я, Федор Матвеевич. Они меня гонцом выбрали.

Он отвернулся.

– Рохваргера отпустили?

– Да. Пальцы, руки, одежда, на предмет следов пороха, смазки… Проформа.

– Он вам сказал правду, Федор Матвеевич. Это было не убийство. Трагический несчастный случай.

Гущин молчал.

– И не имел он поводов для мести. – Катя подошла к окну и закрыла его. – Он эмоционально холоден, когда про двоюродных брата и сестру говорит, хотя и винит себя, но… видно же, что для него все далеко уже… там осталось, в детстве. Травма психологическая, рана, но она не кровоточит.

Гущин и на это ничего не ответил.

– И дело то в Истре следователь прокуратуры и начальник розыска Шерстобитов именно поэтому так скомкали, недокрутили. Потому что раскручивать было нечего, – продолжила Катя. – Сначала, конечно, такие обстоятельства ужасные. И показания маленького вруна… И эта оргия оккультная в лесу. Все улики, указывающие на сатанинский культ. А потом ничего. Никаких прямых доказательств на нашу троицу. Даже кратковременный арест сестры Горгоны не помог. А маленький лгун Егор в конце концов сознался во лжи. И рассказал правду. Но там ведь были только слова, слова… Поэтому следователь не переквалифицировал дело на несчастный случай, а приостановил. Хотя они с Шерстобитовым уже знали – ни Мокшина, ни Виктория Первомайская, ни Гобзева детей не трогали. И Шерстобитов еще через три года лично хотел в этом убедиться, когда в Кимры ездил к подросшему Егору Рохваргеру. Ну и убедился окончательно.

Гущин затянулся сигаретой.