Светобоязнь

Ненаглядная,
Я опять приехал в тот город,
Где ты когда-то жила.
Возможно, живёшь по сю пору.
Произнесу банальность. Времена
Сместились. И вдогонку —
Ещё одну. Сместилась и страна.
Что сказать. Я уже не молод.
Здравицы говорить без толку.
Надо сказать, справедливости ради,
Не стар ещё тоже.
Вполне вожак в своём стаде.
В целом – прекраснейшая пора,
Лишь изредка – словно морозом по коже,
Когда-то – не вспомнить когда —
Мы были настолько похожи,
Руки держа внахлёст,
Что нам в спину поддатый прохожий
Что-то похабное нёс,
Называя нас братом с сестрой.
Сейчас, становясь на постой
В заведении, на котором звёзд
Будет более, нежель в бреду генсека,
Въезжаю в номер, вручаю на чай,
Смотрю на себя в зеркало, задираю веко,
Расправляю плечи, будто бы невзначай.
Принимаю вид, сдуваю с плеча перхоть.
Потом бросаю свой будуар,
Еду куда-нибудь, лишь бы ехать.
Сажусь на метро – краснaя веткa.
Схожу. Выхожу на тротуар.
У выхода негр-калека
Разудало дудит в clarinet.
Надо б мелочи дать, да нет.

Надо всё же сказать судьбе спасибо —

Хорошо, что мы не случились вместе.
Что в итоге кончилось так красиво,
Было б обидно украсить тестем,
Тёщей, угрызеньями совести, ксивой.
И, друг в друга глядясь, не верить, что всё ещё живы.
Ты, конечно, умна. Умнее, чем я ожидал.
Что б ни плёл бы я там про потухшие угольки,
Ты ни гу-гу. Сам с собой говорить устал.
Возраст, понимаешь ли, не к лицу, не с руки,
Надоело нести дребедень.
Такой март наступил, такой век, такой год, такой день.
Не пристало уже кобелём нарезать круги
На дистанции вытянутой руки.
Тротуар. Машин половодье. Выставка малых голландцев.
Форум. Имперский размах, мемориалы всех войн.
Где-то визжат подростки, менты в обвесках обойм,
Кони, сирены, кортежи, тромбон. Где-то начались танцы.
Голод. Кабак. Ничего не меняется. Время
Остановилось с две тысячи лет назад.
Прав был апостол Павел – пристальный взгляд
Различает иного коня, иную подпругу и стремя,
Но всё ту же фигуру в седле. Кажется, мы проглядели
Тот финал, и теперь мы не в мире, а над.
Рифма просится – ад. Шарик крутится вхолостую.
Туи, пинии, стела. Подростки всё те же шумят.
Каково тебе здесь? В новорожденном городе этом,
Так потешно тянущем на себя истории одеяло,

Озвученном того старого негра кларнетом.

У метро, тогда, помнишь? Ты долго рядом стояла
Слушала, потом кинула квотер. Звяк.
Я ж сквозь толпу зевак прошёл себе мимо.
Мелочи не было. Не помню вообще, что было.
Я тебя в толпе не заметил.
Оно и прекрасно. Жажда неутолима,
Но как я же сам и отметил,
Мы же над миром, а не в.
В горсти кожистый сжав нерв,
Иду себе дальше. За мною бредёт история.
Не наша, не чья-то, а так —
Дженерик, как здесь бы сказали. Голод. Витрина. Траттория.
У нас бы сказали – кабак.
В метро, по дороге домой – грохот, свист, дребезжание, вой.
Входят люди. Много людей. На тебя не похожи. Не твой
Тут типаж, я не знаю, как ты здесь вписалась
В этот пейзаж, где и времени самая малость
Разместилась в пространстве поболее, чем Колизей,
Растянутой плёнкой паучьих дрожащих сетей —
Цап – и нет тебя. Узелки, капля шёлка и клей:
Глядь-поглядь – и двух строк от тебя не осталось.
Я сижу у окна, я смотрю на этих людей,
Я не думаю встретить тебя, много ли в этом толку.
Хорошо бы не встретить. Сам устал я от этих затей.
То, что сойдёт с лапы волку, то кобелю – не смей.
И всё же, и всё же, эти люди немного светлей,
Чем в широтах иных. Что ли радостнее. Веселей.
Наверное, я виноват. Ведь мы же с тобой так похожи.
Как брат и сестра. Так плебеи о нас говорят.