Светоч русской земли (СИ)

- Не погибнет! - ответил Сергия. - Пока народ - молод и не изжил себя, его невозможно убить, когда же он становится стар и немощен, его не спасти.

- Как Византию?

- Да, как Византию! Ты был там и знаешь лучше меня.

- Там это трудно понять! Большой город. Многолюдство, торговля, в гавани полно кораблей... Но сами греки! Если бы всё, что они имеют, дать нам...

- Не ведаю, Фёдор! Может, когда мы будем иметь всё это, то тоже постареем!

Трещало и стреляло в печи еловое бревно. Скребла мышь. Два человека, отец и сын, наставник и ученик, сидели рядом и смотрели в огонь. Им скоро расставаться - до встречи уже в Горнем мире.

- Приходи иногда ко мне на могилу, Фёдор! - попросил Сергий.

- Хорошо, приду! - сказал Фёдор.

Фёдор вернулся из Москвы двадцать второго, когда игумен Сергий уже лежал. Его взгляд был неотмирен. Но он всё-таки узнал племянника и сказал:

- Умру через три дня! Василий - в Орде?

- В Орде, - ответил Фёдор, приподнимая изголовье, чтобы наставнику было удобнее выпить отвар лесных трав - единственную пищу, которую ещё принимало его чрево.

Намереваясь дождаться кончины, Фёдор погрузил себя в келейные и монастырские заботы, заменив на время Никона. Засучив рукава, вычистил и вымыл келью наставника и даже ночную посудину, соорудил удобное ложе, чтобы Сергий мог полулежать. Отстранив келейника, топил, варил и таскал воду. Хуже нет сидеть без дела у постели умирающего, ахать и вздыхать, надрывая сердце себе и другим! Умирающему, как и Господу, нужна работа, нужен труд, без которого бессмысленно сидеть у постели, дожидаясь конца. Фёдор с Никоном перемолвился, обсуждая дела обители. Средства на строительство каменного храма Никон собирался получить с Юрия Звенигородского, но надо было при этом не обидеть великого князя, у которого с братом были сложные отношения, а с кончиной Сергия и отношение Василия к обители могло перемениться не в лучшую сторону. Всё это Никон понимал и уже обращался к тем и иным великим боярам, ища заступничества и милостей. Высказал Фёдору и такое, что дарения сёлами и землями, от которых отказывался Сергий, он намеревается брать, ибо только так хозяйство монастыря встанет на ноги, а в дни лихолетий, моровых поветрий и ратных обид монастырь, владеющий землёй, сможет просуществовать без подачек со стороны и подать милостыню нуждающимся в ней, да и поддержать порой великого князя.

Фёдор смотрел на румяное лицо Никона, на его руки, деловую стать и уверялся всё больше в правильности выбора дяди. Да, умножившуюся обитель, где заведены и книжное, и иконное, и иные художества, с десятками братий и послушников, тысячами прихожан, - такую обитель, чуть-чуть новую и даже чужую его юношеским воспоминаниям, должен вести муж, подобный Никону. И пусть это будет уже иной монастырь, не потаённая лесная, малолюдная пустынь, но знаменитая на сотни поприщ вокруг обитель, - дело Сергия не погибнет и не умалится в этих руках.

К Сергию он забегал каждый свободный миг. Ночевал на полу, у ложа наставника. Просыпаясь, слушал неровное, трудное дыхание, шепча про себя слова молитвы. В ночь на двадцать пятое Фёдор почти не спал, но Сергий оставался жив и даже под утро почувствовал в себе прилив сил. Он исповедался и принял причастие, потом попросил соборовать его. После соборования уснул. Потом начал пальцами шарить по постели. "Обирает себя!" - прошептал кто-то из монахов. Фёдор не заметил, как келья набралась до отказа, стояли на коленях у ложа, теснились у стола и дверей. Все молчали, стараясь не пошевелиться, не кашлянуть. Фёдор сидел, держа руку наставника. Сергий приоткрыл глаза, прислушался. В это время у двери началось шевеление. Оглянувшись, Фёдор увидел, как двое послушников вводили высокого иссохшего старца. Он не сразу узнал отца, а узнав, поспешил навстречу. Стефан опустился у ложа Сергия, склонился, прикоснувшись лбом к шевелящимся рукам. Хрипло - отвык говорить - сказал:

- Прости, брат!