Варфоломей растерялся. В самом деле, он - не мних, не священник, и не его право - требовать покаяния от преступника. Но отступать было уже нельзя, да он и не собирался отступать, не затем шёл сюда.
- Пойми, Ляпун, - сказал он, - я знаю, что ты убил Тишу Слизня, и мог бы прийти не к тебе, а к наместнику. А пришёл к тебе, ревнуя о твоей душе, которая, иначе, пойдёт в ад. Не важно, накажут тебя или нет. Сколько тебе осталось лет жить на этом свете? А там -
- Дак тебе-то что! - крикнул Ляпун. - Моя душа гибнет, не твоя! Дак и катись к...
- Я должен заставить тебя покаяться, Ляпун! - сказал Варфоломей.
Он стал говорить о том, что знал и ведал с детства. О
- Там ничего нет! Понимаешь? Ничего! Даже в котле кипеть, и то покажется тебе благом!
Он говорил, и колдун слушал его, сопя, но, не прерывая, вглядываясь в лицо отрока.
- Не понимаю я тебя, - сказал он, когда Варфоломей выговорился и смолк. - Словно и не мних ты, а баешь - чернецу впору... Омманываешь меня! Прехитро наговорил, а поди-ко! - он сложил дулю и сунул её под нос Варфоломею. - Не хочу и не буду! Сколь душ изгубил, все мои, вота! Али доведёшь?! - выкрикнул он, кривясь и заглядывая в глаза Ворфоломея. - Доведёшь?! Видал, што ль?! - выкрикнул он.
- Почто же ты человека боишься, видевшего твоё преступление, а
Ляпун забегал глазками, поднял руку, коснувшись лба, и пробормотал:
- Чур, меня, чур! Да ты - юрод, паря! - бормотал он, отступая к стене.
- Перекрестись, ну! - не отступал Варфоломей. - Знаю про тебя всё и - зри! Не страшусь! И твой дурной глаз не волен надо мной!
Ёрш упал на колени и сложил руки перед собой:
- Чур, меня, чур!
- Перестань! - приказал Варфоломей, морщась, и стал читать молитву над склонённой головой Ляпуна. Тот согнул шею, затрясся, забормотал, и слышалось только: "Свят, свят, свят..."
- Где у тебя - икона?! - спросил Варфоломей. - Помолим вместе
- Пойду... - бормотал Ляпун, всё ближе подползая на коленях, пока Варфоломей, отвернувшись от него, отыскивал глазами в красном углу чуть видный отемнелый лик какого-то угодника. Став на колени, и посмотрев через плечо на колдуна, Варфоломей повелел:
- Повторяй!
И начал читать покаянный канон. Сзади доносилось бормотание.
- Яснее повторяй! - сказал, не оборачиваясь, Ворфоломей.
Удар по затылку ошеломил Варфоломея. Перед глазами разверзлась всё расширяющаяся пелена, и в эту пелену он рухнул лицом вперёд.
Удар лицом об пол привёл его в чувство. Вскочив и обернувшись, он увидел безумные глаза Ляпуна и вздетый над его головой топор.
Он кинулся к Ляпуну и вцепился руками в топорище вознесённого для удара топора.
Рванув, он вырвал топор из рук Ерша, но его шатнуло, волна слабости пробежала от закружившей головы к ногам, и топор оказался в руках у Ляпуна. Варфоломей вцепился в топорище, и началась борьба. И только сопение да топтание нарушали тишину.
Варфоломей доволокся до середины избы и приник к кадке с вонючей жижей, в которой квасилась кожа. Ляпун сейчас был сильнее его, и Варфоломею, чтобы удержаться на ногах, надо было опереться обо что-нибудь. Одолев слабость в ногах, и не позволяя себе ни одного лишнего движения, Варфоломей, обняв топорище, за которое дёргал Ляпун, начал отдавливать топор вниз.
- Пусти! - хрипел Ляпун, - брошу... Слово...
- Не бросишь... Сам пусти!
- Вот хрест... Пусти, ну!
Ляпун рванул топор на себя, не видя, что Варфоломей зацепил лезвие за край кадки.
- Пусти! Уйду...
- Ты... убийца... Тебе... не будет спасения, понимаешь? Отдай топор! - сказал Варфоломей, надавливая на рукоять.
- Убьёшь!
- Не трону... Дурень... Оставь топор...
Он одолевал-таки. Ляпун, не отпуская рукояти, клонился всё ниже и, выпустив из рук топорище, кинулся в угол и распластался там по стене.
- Пощади!
Варфоломей стоял. В голове звенело. От крови промокла и свита, и рубаха. Кровь сочилась у него по спине и груди. Он поднял топор. Сжал топорище и, не отводя взгляда от побелевших глаз Ляпуна, сделал к нему шаг, другой и третий. В углу, наискосок от них, стояла изрубленная колода для мяса. И Варфоломей, продолжая смотреть в лицо Ляпуну, вонзил топор в колоду, погрузив лезвие в дерево почти до рукояти.
В ушах стоял и ширился звон. Ноги онемели, и чуялось - стоит наклониться, и тьма охватит его и увлечёт в небытиё.