Светоч русской земли (СИ)

Ритуал возникает в результате веры-переживания и уверенности в истинности данного ритуала. Обряды складываются, возникают. И чтобы сложилось, возникло таинство евхаристии, нужна была Вера в важность акта добровольной жертвы Иисуса Христа для спасения Своих последователей; нужна была Вера в то, что пресуществление происходит, и недаром история отмечала множество случаев, когда верующие видели на престоле, в причастной чаше агнца, или даже младенца Христа. Для них и зрительно, и по ощущению, происходило превращение хлеба и вина в тело и кровь Христа. Поэтому легко понять, какое состояние охватывало верующих во время таинства пресуществления, в те века, когда вера была живой, когда религия обнимала и пронизывала всю жизнь, когда за принципы люди отдавали жизнь, шли на костёр и муку.

Для человека является высшим состоянием, до которого он может подняться в своём героизме, подвиг и состояние жертвенности. И в этом смысле вечны и на все века справедливы слова о том, что "никто же большей жертвы не имет, аще отдавый душу за други своя". Без этого чувства, без этой готовности отдать себя за других человеческое общество не может существовать, когда тот или иной коллектив пронизывают идеи своекорыстия, эгоизма, жестокости и насилия, общество, побеждённое ими, скоро гибнет, как бы устроено и могущественно оно не было. Подвиг Христа, в пору крушения античного мира, спас человечество от гибели, указав идеалы новой жертвенности, новой самоотдачи "за други своя", взамен утраченных античных, и тем позволил утерявшему цель и смысл существования обществу обрести для себя и цель, и смысл, и Веру, вырастив побеги христианской культуры.

Трапеза верных, вспоминающих своего Учителя, с течением веков превратился в богослужение, литургию, или, по-русски, обедню. Явились правила, чтение Апостола и Евангелия, кондаков и тропарей, пение антифонов и молитвословий украсили обряд. В напряжении духовного творчества первых веков христианства слагались всё более сложные формы литургического действа. Иоанн Златоуст и Василий Великий оставили нам свои каноны литургий, ставшие основой православного богослужения. Литургическое действо обозначало теперь и рождение, и крестную смерть агнца - Христа. Отправлять литургию получил право только священник. Приготовление трапезы происходит в алтаре, на жертвеннике, и совершается священником после молитвенного приуготовления.

Пока там, в алтаре, происходит приготовление святых даров, в храме находятся христиане и те, кто ещё не принял крещения, а только готовится к тому, - оглашенные; и начало литургического действа так и называется: "литургия оглашенных". На литургии оглашенных, после ектеньи, антифонов, пения "трисвятого" и прочих молитвословий, читают отрывки из Евангелия.

Младенец Варфоломей закричал впервые, когда хотели начать читать Евангелие, то есть перед проповедью Христа.

После литургии оглашенных начинается главное литургическое действо "литургия верных". Оглашенных просят выйти из храма возгласом: "Изыдите, оглашенные". В воспоминание о тех литургиях, совершаемых втайне от властей, преследовавших христиан, дьякон восклицает: "Двери, двери!"

И начинается важнейшая часть обедни - перенесение святых даров с жертвенника на престол. Хор после ектеньи: "Паки и паки миром Господу помолимся" запевает херувимскую песнь: "Иже херувимы тайно образующе, и животворящей Троице трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение. Яко да Царя всех подымем, ангельскими невидимо дориносима чинми: Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя". В этот миг Варфоломей прокричал вторично, нарушая пристойность обряда.

Третий крик ребёнка раздался уже после претворения, перед причастием, когда дьякон возгласил: "Вонмем!" А иерей, вознося дары, ответил: "Святая святым!".

Что означал этот троекратный крик, нарушивший благочиние службы? Был ли то крик Радости и Веры во время происходившего таинства, или вмешательство злой силы, стремящейся нарушить течение литургии? Ведь ещё и так, при желании, можно было повернуть событие!

Бабы окружили боярыню.

- Покажь ребёночка-то! - говорили ей.

Бабы теребили, ощупывали боярыню:

- Где ребёночек-то? Детский же был крик-от!

А она покраснела, утупилась, и повторяла, отпихивая руки, что нет, не прячет она дитятю под опашнем, что дитя - в ней, ещё не рожденное... И тут-то чьи-то круглые глаза, кто-то охнул, кто-то всплеснул руками:

- Ба-а-абы! Ребёночек-от в утробе прокричал! Ан делы! Не простой, видно! Да уж не чёрт ли тут подводит, не нечистая ли жёнка, жена боярская, что припёрлась в церкву на сносях, уж чего у ней во черевах-то?!