Светоч русской земли (СИ)

Теперь он увидел и широту ночного окоёма, и бахрому лесов на закатной полосе, поразился тому, как близко увиденное сейчас к тому, что не раз снилось ему ночами. Вот, в такой же лесной пустыне, на таком же холме! И пусть Стефан... Только поможет ему... Пусть он будет для него Варфоломея, словно Иоанн Предтеча. А Нюшу он будет любить. И беречь, раз её любит Стефан! Ведь она - ни в чём не виновата!

В отдалении прокричало. Руки туманов тянулись уже к вершинам елей, и сияние осеребрило вершины. Всходила луна.

Глава 10

До свадьбы Стефана Варфоломей виделся с Нюшей с глазу на глаз один раз. На людях она то проминовывала его глазами, то хохотала, то начинала дурачиться... То замирала, глядя в пустоту.

И уже не было тайной, что дело идёт к свадьбе, и уже пересылались родичи, - только уже и стало объявить в церкви помолвку, и заварить пиво...

Варфоломей шёл по заулку над речкой с удочкой в руках и связкой ивовых прутьев, и тут повстречал Нюшу. Оба встали, как вкопанные. Словно и не видели до сих пор один другого, словно ещё утром не пробегала Нюша мимо него по-за церковью, даже не посмотрев на Варфоломея, не выделив его из толпы парней... А тут и вокруг никого не случилось, и - не пройти, не пробежать, задрав нос, и дышится уже неровно и жарко... Что содеять и что сказать? Как бы лучше было им и не встречаться никогда!

Она дёрнулась, хотела пройти - и остоялась, рядом - вот, только бы за руки взять. Варфоломей, Стефан - оба они сейчас сплелись, перемешались, перепутались у неё в голове.

- Здравствуй! - сказал он, чувствуя, как у него сохнет во рту и ноги наливает слабость.

- Ты... - начала Нюша, подняла на Варфоломея глаза, потупилась и снова подняла. Он же смотрел на неё, словно издалека, с дальнего берега. - Ты... - спросила Нюша. - Правда... во мнихи пойдёшь? И не женисся никогда?

- Да. - И, чтобы она не сказала чего лишнего, сказал. - Я всё знаю, Нюша. И желаю тебе счастья.

- Да? А я... - она зарыдала, уродуя губы. - А я... я боюсь! - сказала она и, сорвавшись с места, побежала с плачем по заулку.

Варфоломей чуть не кинулся вслед. Но девушка отмахнулась рукой, и он остался на месте, лишь глазами следя за удаляющейся фигуркой в хлещущем по ногам сарафане... Верно, так и надо! Так и должно было стать. И Стефан, наверное, - прав. И Нюша - тоже права. У него - своя стезя, и идти по ней он должен один. Как египетские старцы! И не должна Нюша становиться схимницей. Какие у неё - грехи? Росла, играла в горелки, хороводы водила по весне, с подружками гадала о женихах...

Он закрыл глаза и увидел Нюшу. Не ту, что убежала сейчас, в слезах, а другую, далёкую, прежнюю.

Лето, они сидят вдвоём на обрыве над рекой. На склоне шелестит трава. Нюша, привалясь к его плечу, заплетает венок.

- Мне - хорошо с тобой! - сказала она. - Хорошо... - И слова повисли...

" Мне тоже хорошо..." Сказал, или подумал тогда? Прошло, миновало...

Ещё одно воспоминание: он играет на жалейке. Нюша слушает. Они пасут овец. Когда это было? Давно уже! Но он помнит и то место, за деревней, на той стороне, и бабочку с глазчатым узором на крыльях, что вынырнула из леса и, ослеплённая солнцем, вцепилась в платок Нюши, да так и застыла, расправив крылья.

- Убей! - сказала Нюша, вздрогнув.

 - Нельзя. Она - живая, - сказал Варфоломей. - Посмотри, как красиво! Лучше всяких камней самоцветных. - Он снял платок и показал Нюше бабочку. И они, голова к голове, разглядывали чудо... Когда это было?

 - Мне было хорошо с тобой! - прошептал Варфоломей в пустоту...

А в другой раз... Она попросила его рассказать ей про Марию Египетскую. Варфоломей любил этот рассказ и представлял всё: и жару, и камни пустыни, и тень человека, убегающую от путника всё дальше в пески... И слышал звук её голоса, звук речи отшельницы, отвыкшей от людей, почернелой и иссохшей, с длинными седыми волосами, выгоревшими на солнце. И её первые слова, о том, что она - женщина и стесняется своей наготы. А потом рассказ о греховной молодости, с двенадцати лет служение плотской любви, а в двадцать восемь - обращение, и уход в пустыню, и далее - сорок лет одиночества в жаре и холоде песков, сорок лет ни одного человеческого лица; и сначала - грешные мысли по ночам, а потом - всё легче... Тело иссохло, одежда истлела и свалилась с плеч. Сорок лет Любви к Господу и Его Матери.

- Ты погнушаешься мной, я - такая грешница! - сказала она, а когда начала молиться, на пядь вознеслась от земли...

Нюша, в который уже раз слушала это житиё в передаче Варфоломея, молчала и клонила голову, а потом спросила:

- А у тебя - какие грехи, зачем ты идёшь в монахи?

- Зачем? Молить Господа о спасении!

- Кого?

- Всех людей. Русичей, ближчих своих! - сказал Ворфоломей. И вот Нюша уходит. Ушла. И можно открыть глаза и смотреть в заулок вдоль изгород, обросших лопухами, чертополохом и кашкой...

***