Светоч русской земли (СИ)

- Стефан! - воскликнул Варфоломей, первым придя в себя. - Что - это? Кто это был, Стефан?

Но взгляд Стефана был мрачен и дик, и он ничего не ответил. Варфоломей, вздрогнув, прошептал:

- Господи, воля Твоя!

Рука, которую он поднял, чтобы перекреститься, словно налилась свинцом, и ему с трудом удалось сотворить крестное знамение.

Мрак сгустился. И деревья стояли, остолпляя своих губителей.

- Стефан! - позвал Варфоломей в темноту. - Почему ты не сказал ему: "Отойди от меня, сатана"?!

Глава 9

Так и не удалось Кириллу на новом месте поправить свои господарские дела. Семья всё больше опрощалась. Да и Тормосовы, да и Юрий, сын протопопа, и Онисим, некогда думный ростовский боярин, все они стали тут, в Радонеже, вотчинниками, рядовыми держателями земли. Всё прочее зависело от рабочих рук, деловой сметки и въедливости в труде. Этими добродетелями сыновья Кирилла обижены не были. Трудились все, ежегодно поднимали новые росчисти, и по труду в доме был и достаток, и запас хлеба.

Чередой прошли Рождество, Святки, Масленая, Пасха, Троица с качелями и хороводами, пахота, сев, покос, жатва хлебов. А годы шли, и та внучка протопопа, Нюша, что с озорными смешинками в глазах часто забегала в терем Кирилла и теребила Варфоломея, то упрашивая его что-нибудь сделать ей, то выманивая на улицу, начала чиниться, не бегала вприпрыжку уже, а выступала, опуская ресницы, и хорошела день ото дня.

Стефан начал хмурить лицо при приходах Нюши, строжеть, а затем - гневаться на себя за что-то, непонятное Варфоломею. Старшие словно и не замечали ничего. Не замечал, не понимал ничего и Варфоломей. Он так сроднился, так сжился с их общим, как думалось ему, ладным согласием: дружбой с Нюшей и общим со Стефаном решением о пустынножительстве, что ничто мирское, казалось ему, уже не должно было коснуться ни его, ни Нюши, ни тем более Стефана. Прозрение пришло к нему в один летний вечер, и потрясло Варфоломея.

Он возвращался с корзиной из леса. Низилось солнце. Уже столбы лучей, пробившись понизу сквозь заплот елей, легли на черничник и травы.

Варфоломей замедлил шаги, следя тот миг, когда алые светы, багрец и черлень угаснут и сиреневый холод, легчая, обнимет небеса и наполнит кусты туманом. На опушке, напротив заката, стояли двое, и Варфоломей не сразу узнал Стефана с Нюшей, а признав, остановился и застыл.

Стефан стоял, склонив голову и комкая кожаные завязки плетёного пояса, а Нюша стояла, чуть наклонившая голову, с цветком в руке, слегка отклонив лицо от лучей.

Варфоломей смотрел, выпустив корзину из рук, и не шевелился. В нём поднялась обида на брата, что предал то, о чём говорил он и о чём мыслил теперь Варфоломей. Обида и горечь одиночества захлестнули его. Он отступил, стараясь не хрустнуть веткой, не выдать своего присутствия тем двоим, на закате. Отступил ещё и ещё, и, повернувшись, побежал в глухомань, с ослепшими от слёз глазами, не разбирая дороги.

Варфоломей бежал по лесу, и ветки хлестали его по лицу. Бежал, надеясь хотя бы устать, но сердце не давало одышливости, и чуть он останавливался, застывал, внимая гаснущему пламени заката между стволов елей, перед его взором вставали те двое: брат с опущенной головой и Нюша с цветком в руке... И в нём поднималось отчаяние на измену брата и Нюши, и он опять пускался бежать через корни, коряги, кочки и водомоины, спотыкаясь, падая, обрывая рубаху и лицо о ветки, сбивая папоротники, и чувствовал, что беда бежит с ним, не отступая ни на шаг. Смеркалось. Уже угасли последние потоки светила, уже руки туманов поднялись из болот, и вдалеке ухнул филин, а он всё бежал и шёл, шатаясь от горя и усталости, и снова бежал...

Наконец ноги привели его на высоту, на горушку, и тут, упав в брусничник и мох, он затрясся, исходя рыданьями...

Тьма облегала окрест, и Варфоломей лежал, затихая в рыданиях, и думал, успокаиваясь и начиная понимать, что не всё потеряно, что измена брата ещё ничего не изменила в его судьбе, и от мыслей о Стефане и Нюше, он обратился к тому, чей пример всегда и во всём предстоит глазам христианина.

Иисус ведь был, хоть и Сын Бога, в Своём земном бытии такой же, как и все, человек. И как человек сомневался в Своём назначении, страдал и мучился. И молил даже: "да минёт Меня чаша сия!" - в последнюю ночь, брошенный (ученики и те заснули, несмотря на просьбу Учителя!). И муку принял один... Это - знак, завещанный грядущему! Значит, и всякий смертный может повторить путь Спасителя от начала и до конца. Может и должен. И вот зачем и почему Христос и вочеловечился, родился, страдал, молил и погиб на кресте! И поэтому можно!  Можно и должно быть равным Христу, это - не гордыня, а требование Бога! Быть равным Господу! В трудах, в скорбях и в повторении Пути!