Светочи Чехии

Вся кровь точно отлила от головы, и лицо было бледно, как восковая маска; одни глаза казались живыми и в них, по временам, то отражалось невыразимое отчаяние, то вспыхивали ненависть и презрение, когда взор ее обращался к духовенству, спорившему в эту минуту по вопросу об острижении осуждённого. В этот миг Анна поразительно походила на своего брата Яна: та же суровость во взгляде, та же холодная жестокость в выражении рта. Несмотря на свое ужасное возбуждение, Анна не проронила ни слезинки и, когда Гус, переданный на руки своих палачей, покинул храм, она глухо сказала Светомиру:

– Идем за ним до конца.

– Не лучше ли будет вернуться домой, Анна? Зрелище казни будет для тебя слишком ужасно, – участливо сказал он, нагибаясь к ней.

– Если он должен ее вынести, так могу же я, по крайней мере, хоть смотреть на нее и молить Бога поддержать безвинного страдальца, – твердо ответила она.

Светомир более не возражал, а взяв спутницу под руку, вмешался с нею в сопровождавшую осужденного толпу.

Медленно, с частыми остановками, катились бурливые людские волны по извилистым улицам города и, достигая места казни, разливались в широкий круг, опоясывавший костер.

Светомир и Анна энергично протискивались вперед, и сомкнутые ряды толпы расступались, почти с суеверным страхом, перед облеченной в глубокий траур женщиной с мрачно сверкавшим взором. Но пока они старались добраться до первых рядов, в народ врезался верхом монах и стал без стеснения лошадью прокладывать себе дорогу, чем и воспользовался Светомир, бросившись с Анной в просвет толпы, образовавшийся за всадником.

Таким образом, они вышли в самый перед, неподалеку от Гуса, рассуждавшего, в этот миг, по поводу последней исповеди, которую предлагал осужденному народ, чему горячо воспротивился священник в ярко-зеленом плаще, крича:

– Еретик не может ни сам исповедоваться, ни других исповедовать.

Другой священник не менее громко взывал, что если Гус желает исповеди, то должен сперва отречься от ереси.

Спокойный, ясный голос осужденного прозвучал в ответ:

– Я не повинен ни в каком смертном грехе! И в ту минуту, когда готовлюсь предстать пред Богом, не стану искупать прощение грехов ложной клятвой.

Не обращая уже более внимания на священников, Гус попросил дозволения проститься со своими тюремщиками и получив на это разрешение, расцеловался с ними, благодаря их за доброту к нему. Он хотел затем сказать несколько слов народу, но палатин восстал против этого и приказал ускорить казнь.

– Господи Иисусе, прими дух мой в руки твои и прости всем врагам моим, – молился Гус, возводя глаза к небу.

Бывший у него на голове бумажный колпак свалился на землю; один из солдат снова его надвинул ему, крикнув:

– Пускай он и горит вместе с чертями, которым ты ревностно служил.

Взор Гуса, тоскливо блуждавший по рядам окружавшей толпы, вдруг остановился на Светомире с Анной, и радостная улыбка мелькнула на его лице; он слегка кивнул им на прощанье и отвернулся, так как палач с подручными принялись срывать с него одежду.

Мокрой веревкой ему скрутили назад руки и привязали к столбу, а вокруг шеи прихватили вымазанной в саже цепью; затем его стали обкладывать смазанными дегтем дровами, вперемежку с вязанками соломы. Но и во время этих томительных приготовлений, он оставался спокойным; никогда, может быть, его геройская душа не была столь тверда и, в то же время, смиренна и исполнена веры.

Отвернувшись от жестокой толпы, потребовавшей, чтобы его поставили лицом на запад, так как еретику, якобы, не подобает глядеть на восток, – Гус обратил свой взор к небу и вдруг его взгляд вспыхнул восторженным счастьем.

Над костром он увидал величавый образ первоучителя Чехии; его глубокие, строгие глаза с любовью смотрели на страдальца, а крестом, который держал в руках, он указывал на небо.

Поглощенный видением, Гус не замечал, что его до шеи обложили дровами; но вдруг чей-то голос вывел его из забытья.

То был великий маршал империи, граф Паппенгейм, прибывший от имени Сигизмунда – в последний раз убедить его отречься ради спасения жизни.

– Зачем смущаете вы великий покой души моей? Отказываться мне не от чего, так как я никогда не исповедовал ересей и не учил ересям, в которых меня лживо обвинили. С радостью запечатлею я своею кровью евангельские истины, которые я возвещал устно и письменно, – кротко, но твердо ответил Гус.

Дрожа всем телом, с широко раскрытыми глазами, следила Анна за казнью; когда затрещал огонь, она пошатнулась и закрыла глаза. Светомир, думая, что она падает в обморок, обнял ее, чтобы поддержать; но Анна уже выпрямилась и лихорадочно блестевшим взглядом смотрела на костер, из пламени которого в этот миг послышался звучный голос, запевший молитву. Это пение, среди ужасных мучений, возвещавшее торжество духа над плотью, подавляюще подействовало на толпу, застывшую в немом изумлении. Взоры всех приковал к себе столб дыма и огня, из которого не раздалось ни стона, ни жалобы, ни крика, а слышался лишь мелодичный призыв к Отцу небесному.