…Он и умер! Умирал десятки раз долгой и мучительной смертью. Он проклинал ту, что причиняла ему боль, и проклинал себя, за то, что согласился, за то, что поверил в собственную исключительность и собственные силы. Не было никаких сил. Не осталось ни капельки. Каждая из пережитых им смертей забирала свою дань. Когда все закончилось, Августа почти не осталось…
Он лежал под старой липой в высокой, мокрой от утренней росы траве. Где-то над головой в густой кроне чирикала какая-то птаха. Он был все еще жив, но хотел умереть. Многие знания – многие печали. Теперь он знал все, но не знал, что делать с этим знанием. Осознание собственной ничтожности было едва ли не больнее недавних смертей. Он никчемный, ни на что не способный старик, взваливший на свои плечи непомерный груз.
Захотелось напиться! Так сильно, что от желания этого свело зубы. Август встал на четвереньки, потряс головой. Мир закружился сначала в одну сторону, потом в другую. Он умер, а мир продолжал жить своей жизнью, подкарауливать новые жертвы. С четверенек Август встал на ноги, постоял, приходя в себя, огляделся.
Свечная башня осталась в стороне. В просветах, образованных деревьями, он видел лишь кусок черной кладки. Наверное, потому его никто до сих пор и не нашел. Его не нашел, а кого нашел?..
Пошатываясь и прихрамывая, Август направился к башне. Штанины тут же до самых коленей пропитались холодной росой, но это был самый обычный холод, который его почти не беспокоил. Августа беспокоило другое…
Полянка, на которой еще ночью стояли зажженные свечи, была пустой. Ни свечей, ни следов – ничего! Он тяжко вздохнул, растер рукой грудь в том месте, где должно было биться сердце. Этим утром ему казалось, что сердца у него больше нет. Этим утром он жалел только об одном: о том, что до сих пор жив. Что может быть хуже знаний, которые не подкреплены действиями? Он, Август Берг, совершенно точно знал, что не сумеет справиться с тем злом, с которым ему довелось столкнуться. Ему не убить Агнию Горисветову, потому что ее силы множатся, в то время как его собственные почти иссякли. Потому что она уже не человек. Права была албасты…
Стоило лишь подумать об албасты, как на Августа пролился холодный дождь. Это вспорхнула с ветки какая-то крупная ночная птица, осыпая его мириадами сверкающих капель. На мгновение воздух сделался густым и плотным, он пах так же, как пахнет вода в Стражевом озере, как пахнут мокрые косы албасты.