Светофор, шушера и другие граждане

Провозились, правда, долго, месяца полтора тянулась эта нотариальная бумажная свистопляска. Но наконец все бумаги им выдали с печатями и завереньями на руки, и Виктор Иванович хитростью изловил на кухне Мяунью, запер в переносную корзинку, и, пока ехали с Мяуньей в метро и троллейбусе к новой хозяйке, Мяунья кричал истошным голосом «Мяу-нья!» «Ма-ша!» – спасите, помогите! И даже один-единственный раз за всю свою котовью жизнь Мяунья крикнул «Мяу!»…

А после он сдался и затих…

А Виктор Иванович плакал и гладил кота по прутьям корзинки…

Вот все так хорошо получилось, кота Виктор Иванович пристроил, и пора было наконец «до свидания».

Он попил чаю, взял альбом (это такой толстый семейный у них был альбом, в хорошей с тиснением бархатной обложке, с фотографиями, где все было собрано счастье: и Саша, и Маечка, и Машенька, и Мяунья, и папа Виктора Ивановича, и теща Елена Николавна, Сашкины классные фотографии… В общем, вся жизнь).

Он подложил себе этот фотоальбом под голову, и он показался ему мягче подушки, и он открутил газу ручки, и распахнул духовку, и он лег на пол, возле старого холодильника, где стоял Санин пластилиновый ослик и пушка, и стал засыпать, потому что у него больше не было сил жить дальше.

И все его, кто были на фотографиях, стали к нему приходить, и они улыбались ему приветливо, и все они, оказывается, еще были живы, хотя Виктор Иванович не удивлялся нисколечко этому, потому что он так и думал, что где-то то они должны быть, даже если их больше нету…

(Как с Мяуньей, которого больше не было в квартире, а он был в добрых руках, две остановки на троллейбусе от метро Измайловская, в доме № 24.)

Виктор Иванович не знал, кто может только прийти за ним из этой духовки, но они очень были похожи на всех его людей, без которых он больше не мог, и он лежал на фотоальбоме и улыбался с облегчением и радостью…

И тут телефонный звонок.

Такой оглушительный. Такой треск, и все звонит, все звонит, и кто-то такой упрямый попался!..

И все, кто из духовки, вдруг зашипели и обратно попрятались…

От этого звука.

Знаете, в этот момент очень удивительное произошло. Да.

В длинном доме, где жил Виктор Иванович, в тот день проводились профилактические ремонтные работы по газовому обеспечению, и о том висело на подъезде, у домофона, бумажное объявление. Но Виктор Иванович объявления не заметил. Ему было не до того.

И газ по 4-му подъезду перекрыли на три часа (с 17.00 до 1900) и принесли свои «извините» за временные неудобства.

Да. Такие вот дела.

И Виктор Иванович полежал еще немного, а телефон все кричит! Все дребезжит, и звук так и впивается в уши. Мешает. Будит.

Он подумал: «Ладно, отвечу, и потом… А то так невозможно…», и он встал и снял телефонную трубку.

А оттуда эта дама, новая хозяйка Мяуньи, кричит и плачет, и он сквозь ее всхлипы еле что сообразил и собрал…

Она, эта женщина, кричала, что кот у нее умирает. У него изо рта пена идет, и он лежит под дверью у нее и хрипит.

И побежал Виктор Иванович со всех ног, и пока до метро, пока на троллейбусе (до метро Измайловской от метро Октябрьское поле очень долго, с пересадками), он только молился Маше, молился Саше, молился Маечке, чтобы Мяунья не умер…

И они его услышали. Наверное.

И Мяунья дождался Виктора Петровича, и поехал в переноске обратно, в свою оставленную ему по нотариально заверенному завещанию квартиру.

Дитя

Родился как-то раз, под Крещение, у одной женщины черт.

В родильном доме № 64, по улице героев Панфиловцев дело было и, конечно, за полночь, (где-то в первом часу).

Обычно, когда черти рождаются, то тут только слепой этого не заметит. То ребеночек как ребеночек, а то шерсть, копытца, щетина да пяточек. Еще на УЗИ доктор видит, что у женщины там некоторая неприятность в животе вырисовывается, а тут, как нарочно, дама эта, у которой черт родился, на все эти их медицинские мероприятия не ходила, анализы не сдавала и ведать не ведала, что в ней дитя завелось, пока, вот, не родила черта.

Это крупная была дама (бывают такие дамы, что очень на покушать хромают), вот и она была одна из таких.

Сядет, бывало, завтракать, и завтракает до ужина, а там уже и новый завтрак не за оврагами.

Как она умудрилась при ее аппетитах успеть такое дело, это вопрос не к нам, к тому же о таких делах неудобно незнакомую женщину спрашивать. Однако каким-то образом она умудрилась, и ее привезли на скорой помощи всю в схватках, и она им раз, и родила прямо в кресле одним махом черта, да так легко ей это удалось, что они (доктора) даже ахнуть не успели.

Вот она родила себе, и лежит, в потолок смотрит. Отдыхает. (Это все мамочки так после родов проделывают, дело-то тяжелое, не каждый мужчина такое вытерпит.)

Вот, она лежит, а они, медицинские работники, люди хотя и бывалые, но тут всё-таки и они подрастерялись, столпились… Медсестричка одна даже сознание, говорят, потеряла, пришлось еще и с ней возиться.

Но они видят, чертик у этой женщины вышел крепенький (серенький, правда, волосюки по всему тельцу, вместо носишки пятачок, вместо родничка – рожки).