Светофор, шушера и другие граждане

А тот, что роды принимал, главный доктор, с Нового года еще Старый Новый год провожал, и он подумал, что эта пакость ему мерещится. И все так подумали, потому что в больницах тоже люди работают, а новогодние праздники пропускать не годится.

И главный доктор делает вид, что все у него под контролем и это не черт, а самый обыкновенный младенец.

Акушерка, хоть ей и было тошно с этим чертенком возиться, его, как всех прочих, обмыла, в пеленочку завернула и на весы.

Видит: на все четыре триста потянуло дитя. Просто не дитя, а целое научное открытие. Сенсация, скажем…

Но им, докторам, в их непрерывном графике рождаемости не до научных открытий. Они думают: «Как бы эта внезапная мать, как увидит, что родила, от дитя с первого взгляда не открестилась и не принялась орать, что младенца ей подменили».

Смотрят, а мать уже в себя пришла и требует своего бесятку к груди.

(Это все мамочки, почти, как в себя после родов придут, так делают.)

И эта туда же.

И акушерка быстренько дитя в душевую, и там она его безопасной бритвой обрила, тальком обсыпала (рожки, конечно, так оставила, не спиливать же их? Думает, пропишем, что шишки просто, родовые травмы) и кое-как рожки волосенками прикрыла.

И ничего, кстати сказать, у нее все это вышло (вот что значит опытный медицинский работник). Просто не черт у этой акушерки получился, а, прости Господи, конфетка, даже пятачка не заметно.

Матери – отрада. Отцу – гордость. А родильному дому – гора с плеч.

Отдали черта матери, и дня три не прошло, как их из больницы выписали, от греха подальше, и медкарты в их районную детскую поликлинику передали, по месту жительства.

Приходит следующий день по сводке в квартиру к этой роженице районный педиатр.

Мать ей скорее тапочки, и в комнату ведет, свою гордость показывать.

Доктор дитя развернула и ахнула. Не дитя ей оно показалось, а просто розовый бутон. За все годы практики эта педиатр такого хорошенького мальчонки не видала.

Ему шесть дней от роду, а волосики на головке льняные курчавятся, глазки голубенькие вовсю таращатся, губки гулькают, на кожице ни единого диатезного пятнышка и уже и зубки у этой прелести доктор чайной ложечкой настукала…

Даже уходить не хотела, все наглядеться на дитя не могла…

Только, правда, на головке, как в медицинской карте 64-го роддома прописано, две родовые гематомки нащупала. Волосенки раздвинула. Смотрит: рога.

Ну, думает, рога и рога, с кем не бывает? (Она вообще подслеповата была.) И ромашковые успокоительные ванночки прописала.

Только доктор за дверь, мать к своему сатаненку.

Он лежит в своей кроватке, копытцами хиленькими дрыгает, и вместо «гуль-гуль» «хрю-хрю», – вот и вся разница.

Она его к тому времени уже очень полюбила. Привязалась к нему. А что? Материнское сердце не камень. Будь он, думает, хоть сам черт, а я его все равно люблю, и он у меня от любви замечательным человеком, может, станет.

Я, думает, его хоть какого любить буду, не беда, мол, что у него пятачок и щетинка, зато вот у него какой хвостик с кисточкой! И радо-радешенько сердце матери своим зубастым уродцем.

Такие дела, значит, бывают на свете, сердцу (тем более материнскому) не прикажешь.

И вот он растет.

Людям глаза застит.

Сунется, бывало, в коляску какая-нибудь старушонка, он, хитрый, «гуль-гуль». Только старушонка кыш из коляски, он опять шерстью покроется, и пятачок.

А мать думает: «Вот он у меня какой умница!» – Мне, мол, за него, перед соседками стыдиться нечего. И она своему нетопыренку погремушки, она ему пирамидки-кубики, прочие игрушки.

Сгрызет дитя пирамидку, мать матрасик от стружек в окошко вытряхнет и новую купит.

Так и жили.

Потом ей все-таки на работу пришлось выйти, (это была одинокая мать, и хотя у нее была вторая квартира, где-то на Соколе, хороший район, но всё-таки дитя много всякого требует и денег на все, если не работать, не хватало).

Сдала мать свое ребетя в ясельки и устроилась в сберегательный банк, в длинном доме, бухгалтером. (Она бухгалтером была по профессии.)

Так год за год, зима за лето, назвала она своего черта Васенькой, и они живут-поживают.

Воспитатели Васенькой нахвалиться не могут: и рисует малыш лучше всех, и из пластилина заек лепит, и считает, и читает, и стихи лучше всех рассказывает.

Правда, остальные детишки с ним никто не играет. И собаки на него воют. И кошек он всех на дачном участке в пруду перетопил, но кто это слышит? Кто это знает? Кто это видит?

В общем, не дитя, а ангел. Только крылышек ему не хватает.

Лет в тринадцать у этого Васюка и крылышки появились.

Сперва мать видит, дитя (под два метра ростом, кило под сто) как-то горбится начало. И все спинку чешет.

Сядет обедать, копытца задние на стол положит, а передние все за спинку заворачивает и давай чесаться. Весь аж трясется, и шерсть до того расчесал, что уже у него там на спине не шерсть, а сплошная экзема.

Она его мазать.

Она ему ромашковые примочки, кларитин, супрастин. Кое-как сухотка эта схлынула, а тут и крылышки прорезались.