Светофор, шушера и другие граждане

Слабые гибнут – сильные выживают. То есть сильные духом выживают из квадратных метров слабых (без регистрации и прописки).

Теснят их на дальние позиции; за холодильники и кухонные углы. Указывают им их место под лампочкой. И их хилые возможности, по сравнению с их потребностями.

Молодое поколение в этой войне несет несомненные потери. Ему не хватает гибкости, смекалки и опыта. Оно слишком самоуверенно. И…

Оно вымирает!

Оно еле держится на ногах, его одолевают болезни; сальмонелла и холестериновые бляшки встают на пути молодого поколения к законным квадратным метрам.

Его преследуют вирусы.

Птичий грипп и самый обыкновенный сквозняк косит молодое поколение на корню.

Едва проковыляв лет с тридцать (и то если повезет), молодое поколение смиренно и тихо отправляется к пращурам.

Аминь.

Да! Но каковы эти пращуры! Эти жилистые шустрые старички и старушки, которых не берет ни сквозняк, ни черт, ни грипп, ни холера!

Они бодры. Их не мучает бессонница. По утрам пращуры делают приседания и контрастные души.

Старушки накладывают себе маски от морщин, делают подтяжки лица, липосакции, закрашивают седины, выходят замуж и бегают в парках. Старички пишут мемуары, вставляют новые челюсти и тоже приседают. Пращуры приседают, терпеливо дожидаясь, когда внуки освободят их жилплощадь.

Вот, например, недавно в 36-й квартире умер Вася.

Он переехал в тридцать шестую лет с десяток назад, сразу после смерти родителей сдав их квартиру. Переехал, чтобы ухаживать за своей двоюродной бабушкой, которой на тот момент было 84. На первый взгляд двоюродной старушке оставалось недолго. В худшем случае месяца три. Однако бабулька оказалась не так проста.

Она оказалась живуча.

Просто настоящий вурдалак, а не двоюродная бабуля!

За десять лет Васиного ожидания старушка вытянула из внука все соки, измотала все жилы, истрепала все нервы, после чего переписала квартиру на соседку с верхнего этажа. Кончив тем, что показала Васе это свое завещание, по всем правилам заверенное нотариусом. Заодно двоюродная бабушка (94 лет!) показала Васе крепкий и жилистый кукиш.

«Видал?» – спросила старушка.

В результате Вася схватился за сердце и накрылся крышкой.

А старушка получила, как единственная наследница Васи, ту квартиру, что он сдавал после смерти родителей.

Таким образом, старушка оказалась в несомненном выигрыше. Это только у Агаты Кристи все наоборот. И старички у нее мрут как клопы, целыми стопками, покорные воле племянничков и племянниц, оставляя безутешным родственникам свои миллионы. (Хотя у них, в Англии, может, все это и так.) А у нас не так. У нас пращуры просто так не сдаются…

Хотя бывает и по-другому:

– Куда тебя черт несет, старый леший? – спрашивала Вера Николаевна Мышкина (похожая на кикимору, шустрая старушка 108 лет) своего седого сына, профессора Льва Николаевича Мышкина.

– На конференцию, мама, делать доклад, – отвечал, несмело улыбаясь, сын профессор, отступая от матери в коридорные сумерки.

– Ты моей смерти хочешь?

– Так не холодно мама, 18 градусов на термометре, я смотрел…

– Тьфу на тебя, сквозняк тебя унеси! Надевай, говорят тебе, полосатый свитер! Иначе никуда не пойдешь!

– Мама, мне неудобно в полосатом свитере, у меня доклад по датчикам измерения электронных температур в условиях атомной турбулентности! – бледнел сын, решительно выставляя вперед всклокоченную бороду. – Может, жилет?

– Я тебе покажу жилет! Я тебе устрою атомную турбулентность! Через мой труп ты пойдешь делать доклад без полосатого свитера!

Но тут Вера Николаевна схватилась за сердце и упала замертво.

Профессор с облегчением повесил свитер обратно на вешалку.

Черт в кармане

Пристал как-то к одному хорошему человеку, Александру Сергеевичу Познатушкину, на пожарной лестнице черт. Совсем невезучий. Можно даже сказать, «тьфу!», а не черт. Вот до чего невезучий.

Этому черту как раз в ту ночь из их адской Кляузарии пришла огненная бумага, что если ты, мол, никчёмный такой-сякой, сегодня на смертный грех какого-нибудь доходягу не уговоришь, то булькать тебе в огненной геенне до самого второго пришествия.

А тут еще хозяин этого опального черта, с которым бок о бок тридцать лет прожили, его на улицу выгнал.

Завернули черта вместе с пылью и старыми обоями в рулон и вынесли по дороге на помойку.

Он, клыкастый, конечно, из контейнера вылез и бежать со всех копытец назад. Стучался-стучался, царапался-царапался, мяукал-мяукал, кем только ни прикидывался у своего прошлого хозяина под дверью.

А его не пускают.

Еще вышла хозяйка и правый угол, где черт от нее спрятался, ни с того ни с сего перекрестила, да так, что на черте шкурка задымила, и он, конечно, бегом на пожарную лестницу.

Юркнул там за батарею, копытца поджал, хлюпает, зубами стучит, хвост грызет, а время идет, нужно хоть в кого-то вселиться (уговорить побыстрее на смертный грех), а не то совсем черту геенна.

Такие вот дела были у него безрадостные на тот момент (как, впрочем, и все их чертячьи дела).