Светские манеры

Они играли и играли в карты, пока не кончилось печенье и не опустел кувшин с молоком. Когда большие напольные часы пробили шесть раз, оба в изумлении уставились друг на друга.

– Боже мой! – выдохнула Каролина. Уже занималась заря.

– Прошу прощения. – Дворецкий слегка покраснел. – Боюсь, я потерял счет времени. – Он уже был на ногах, убирая со стола пустые тарелки из-под печенья, салфетки, чашки и блюдца. Профессиональная маска чопорности и бесстрастности, слетевшая с него во время игры, снова была на месте. Поклонившись, он взял поднос с грязной посудой и понес его на кухню.

И лишь после того, как Хейд покинул гостиную, вероятно, для того, чтобы подготовить дом к предстоящему дню, Каролина почувствовала, как на нее надвигается нечто холодное и ужасающее – то, от чего она не сумеет ускользнуть. И вот, в тихий час рассвета, пробивающегося в комнату сквозь неплотно задвинутые шторы, ее накрыла скорбь по почившей матери. Каролина разрыдалась. Слезы хлынули из нее, как ливень из грозовой тучи, – сильный, но непродолжительный.

Выплакавшись, Каролина почувствовала, что она выплеснула из себя не только слезы. В ней что-то треснуло, со щелчком раскрылось. Во всем теле появилась неожиданная легкость, будто с ее плеч свалился тяжелый груз. Она всегда знала, что не может заменить матери ее умерших дочерей и сыновей, но пыталась это делать всю свою жизнь. Каждое свое решение, каждый шаг она сопоставляла с тем, как отреагирует на это ее мать. Скольким же она пожертвовала, на какие только компромиссы не шла ради матери? Она любила мать и будет тосковать по ней, однако с ее уходом она обрела свободу.

При этой мысли Каролину захлестнуло чувство вины. Никогда прежде не была она в столь сильном противоречии сама с собой, никогда прежде не терзалась так сильно сомнениями. Несколько недель она жила, как на качелях, а потом та легкость вернулась. Вернулась навсегда, думала она.

Внезапно перед ней открылся мир огромных возможностей. В ее шкафах висели платья темно-синих, серых и коричневых тонов, а также из черного бархата. Ярких туалетов среди них не было – ни одного. Ее вдруг осенило, что в детстве мать она видела только в траурных одеждах. Склонность Каролины к темным цветам развилась из ее стремления жить в согласии с матерью.

В прошлом Каролина придерживалась принципа, что настоящая леди не привлекает к себе внимания вычурными нарядами. Это была позиция матери, а значит, и ее тоже. Но теперь почти все уважаемые светские дамы отдавали предпочтение туалетам с отделкой из бус и других декоративных элементов. «Мода меняется, мама», – нередко напоминали ей дочери.

Каролина поняла, что они правы. Она изменит свой облик, но в пределах разумного. Не станет носить платья, расшитые опалами и жемчугом, как Мэйми Фиш и Альва Вандербильт. По окончании траура, дала себе слово Каролина, она поедет в Париж и посоветуется с Чарльзом Уортом относительно своего гардероба. Правда, она питала слабость к бриллиантам. Пусть он использует их в отделке ее туалетов по своему усмотрению. Это только дополнит ее обширную коллекцию корсажных брошей, тиар, колье, браслетов и колец. Бриллиантовые кольца она обожала.

Еще до смерти матери Каролина, когда не могла решить, какое кольцо выбрать, надевала несколько – три или четыре. А почему бы и нет? Никто – кроме матери – не посмел бы ее критиковать. А вскоре и остальные последовали ее примеру. Супруга Огюста Бельмона унизывала кольцами все пальцы поверх перчаток. Равно как и супруга Брэдли Мартина. Что ж, по окончании траура Каролина явится свету в совершенно новом образе.

Глава 23

Каролина

Каролина бегом поднималась по длинной лестнице, хотя ей было несвойственно внешне выражать распиравшее ее волнение. Она ощущала прилив энергии. Спустя два месяца после кончины матери у Эмили начались роды. Это было символично: воскресение, возрождение, наглядное подтверждение тому, что жизнь продолжается. Каролине не терпелось поскорее добраться до комнаты Эмили.

Хелен была уже там, сидела у кровати сестры. Темные волосы Эмили, заплетенные в косы, как в детстве, свисали ниже плеч. В комнату вошла камеристка Эмили. Она двигалась бесшумно, стараясь не потревожить роженицу. Задвинула шторы и погасила лампы, а затем занялась камином, в котором сразу заискрились оранжевые угольки.

– Теперь уж, должно быть, скоро, миссис Астор, – доложила акушерка. Стоя сбоку от кровати, она сворачивала полотенца и простыни. Дородная рыжая женщина, она помогла появиться на свет всем внукам Каролины. Та помнила, что акушерка любила поболтать, ожидая той минуты, когда нужно будет принимать младенца. Вероятно, считала, что это разряжает обстановку.