Светские манеры

– …я ее уже искупала, помогла ей опорожнить кишечник. И мочевой пузырь тоже… – говорила акушерка, намешивая хлорид натрия. Каролина заметила на столе бутылку лизола, рядом с банкой топленого свиного сала и бритвой с прямым острым лезвием. – …приготовила постель. – Акушерка откинула покрывало, показывая резиновый коврик, приколотый к матрасу английскими булавками. – Простыни нагрела в духовке. Это лучший способ их стерилизовать. – Она взяла две простыни и привязала их к столбикам кровати у изголовья. – Будет во что вцепиться, когда схватки усилятся.

Эмили нашла руку Каролины и, крепко стиснув ее, застонала. Лицо ее покрывала обильная испарина, грудь тяжело вздымалась и опускалась.

– Тссс. Успокойся. Ты должна быть… – Она хотела сказать «сильной», но осеклась. Нечто подобное сказала бы ее мать.

После смерти матери Каролина переоценила свое отношение ко многому, включая брак Эмили. Всем было очевидно, что они с Джеймсом любят друг друга, создали хорошую семью. Но если Каролина ошибалась по поводу Джеймса Ван Алена, тогда, возможно, она была неправа и в другом. Например, разве наступил бы конец света, если б на званом ужине в доме Эмили присутствовал кто-то из Вандербильтов? Или если бы Шарлотта приняла участие в уличном шествии? Или если бы Кэрри захотела рисовать вазы с фруктами или еще что-то, что можно было бы запечатлеть? Разве она причинила бы кому-то зло, если бы чуть ослабила контроль над детьми, дала бы им больше свободы…

Эмили пронзительно вскрикнула. На шее у нее запульсировали вены.

– Вот, держите, – велела акушерка, вкладывая в руки Эмили скрученные простыни, которые она привязала к столбикам кровати. – Они здесь специально для этого.

Эмили промучилась еще три с лишним часа и наконец произвела на свет здоровую девочку. Хелен поспешила вниз, чтобы сообщить остальным радостное известие. Акушерка занялась младенцем. Каролина не знала, спит Эмили или просто отдыхает, настолько выбившись из сил, что не может ни слова сказать, ни глаза открыть. Она была очень бледна; кожа, имевшая голубоватый оттенок, казалось, стала прозрачной.

– Вы сейчас ничем не можете ей помочь, – сказала акушерка, убирая пропитанные кровью простыни, комкая их в руках. – Ей просто нужно набраться сил. А вам, миссис Астор, – если позволите мне выразить свое мнение, – самой необходимо отдохнуть.

Каролине не хотелось оставлять Эмили, но акушерка была права: она едва держалась на ногах. Каролина вышла в коридор и остановилась, наслаждаясь тишиной. Сердце переполняла благодарность, ведь теперь она была бабушкой шести внуков. А весной Шарлотта родит еще одного. Каролина на мгновение смежила веки. В глазах ощущались сухость и резь. Шея одеревенела, голова тупо ныла. Она приехала сюда днем, а теперь уже зажглись лампы, отбрасывая прыгающие тени на половицы. В окно коридора она увидела, что на улице темно. Каролина понятия не имела, который теперь час, пока бой напольных часов у подножия лестницы не возвестил, что уже десять вечера. Приближаясь к лестнице, она услышала голоса, доносившиеся из гостиной. Радостные, веселые, ликующие голоса.

– Миссис Астор?

Каролина обернулась. У комнаты Эмили стояла горничная. Мертвенная бледность ее лица, нечто странное в глазах испугали Каролину. Она вздрогнула, вдруг осознав, что чего-то не хватает. Да, слишком тихо, она не слышит плача. Ребенок не плакал. Ребенок. С ним что-то случилось. У Каролины бешено забилось сердце. Она не помнила, как добежала с конца коридора до спальни дочери, но у двери услышала завывающий крик новорожденной. О, слава Богу. Ребенок жив и здоров. Все хорошо.

Но когда Каролина отворила дверь и ступила в комнату, ее снова охватила паника. Малышка плакала, однако все остальные звуки, казалось, умерли. Стояла неестественная тишина. В воздухе ощущалась некая гнетущая тяжесть, облепляющая вязкость, которой Каролина не находила объяснения. Создавалось впечатление, будто она бредет по зыбучим пескам. Акушерка держала новорожденную. Горничная, ломая руки, опустила голову, но Каролина успела заметить, что ее лицо мокро от слез. Мрак сгустился, поглотив обеих женщин. Акушерка еще и слова не успела вымолвить, а Каролина уже все поняла, поняла до того, как кинулась к дочери. Ее дитя, ее Эмили скончалась.

* * *

Сколько муж и дочери ее ни уговаривали, Каролина отказывалась оставить в одиночестве мертвую Эмили. Три дня она сидела в гостиной с задвинутыми шторами на окнах. Не знала, день сейчас или ночь, потому как все часы в доме были остановлены в девять пятьдесят девять – в минуту смерти Эмили. Так поступала ее мать после кончины каждого из ее почивших детей. Перед погребением Каролина отрезала прядь волос Эмили и вложила ее в медальон, чтобы носить его не снимая следующие два года траура.

Каролина настояла на скромных похоронах. Был составлен еще более эксклюзивный список гостей, чем для ее ежегодного бала; уведомления разнесли курьеры.

– Я не намерена устраивать представление из похорон моей дочери. Это не светское мероприятие для развлечения посторонних.