Но как же император воспользовался своим мечем? Он не пытался восстановить империю до 1122 г. Поскольку прелаты были лишь его вассалами, то так он с ними и обращался, требуя от них верности. Вместе с ними, а также с великими светскими князьями он образовывал этот княжеский «строй» и правил, согласовываясь с ними. Он рассчитывал на дух рыцарства, чтобы закалить единство политического корпуса, рыцарства, чьи достоинства он превозносил в Майнце в 1184 г., в день торжественного посвящения в рыцари его сына. Однако он не утратил чувства реальности; он опирался на имперские земли, усеянные крепостями и дворцами, символами его власти, управляемые слугами, которые были обязаны ему своим достатком и честью; после десятилетий борьбы он нашел формулу, которая позволяла ему править в Италии и пользоваться ее богатствами. Со стороны империя напоминала одновременно феодальную монархию на англо-нормандский манер и на постоянно расширяемый заповедник Капетингов. Однако, если присмотреться поближе, видно, что она не была в полной мере ни тем, ни другим. Основой здания была личность императора. Его очарование (или его харизма), его природная власть, чувство такта и любезности (если воспользоваться куртуазными выражениями), его искусство игры (вспомним съезды в Майнце в 1184 и 1188 гг.) делали его настоящим воплощением мечты, воодушевлявшей в конце XII века западную знать. Если бы эту базу забрали, то вся конструкция неизбежно бы рухнула!
Блестящий и трагический конец династии (1190–1250)
Проклятие Гогенштауфенов: недолговечное правление Генриха и первое междуцарствие (1190–1211)
Краеугольный камень императорского строения не был забран сразу после смерти Барбароссы. Современникам могло казаться, что оно так же крепко, хотя сам камень уже не тот. Генрих VI взошел на престол без какого-либо противостояния; создавалось впечатление, что Германия вылечилась от своих внутренних болезней. Энергия этого молодого человека, которого отец тщательно готовил к будущей задаче — он знал французский и латынь, писал на этих языках так же свободно, как и разговаривал на них, — могла развернуться за пределы этих слишком узких в его глазах границ