Священная роща

Медленно закипала вода, всплывали бляшки жира, точно мелкие медяки. Поварив мелочь, жрица отправили в котелок и окуня. Красные плавники яркими сполохами украсили аппетитное варево. То и дело появляющиеся головы рыб, ощерившись, делали вид, что готовы зашипеть. Когда и окунь проварился, в суп торжественно добавилась голова осетра. Исимея бросила в суп оливки и листики лавра с висящего на стене венка, потерянного в роще каким-то олимпийским чемпионом, нашла в чашечке из-под благовоний немного мяты и фенхеля. Анастасию послала нарвать дикого чеснока в изобилии растущего вокруг статуи Диониса. Наконец жрица затушила в котелке головешку, ароматный дымок поднялся над котелком.

В миске с ароматным бульоном плавали плавники окуня, белые оливки и листики ароматных трав. Такой похлебкой не побрезговали бы ни цари, ни боги. Ухи хватило и жрице, и поэтессе и даже нищего угостили — налили ему в большую плошку.

— Как же тебя угораздило поругаться с Василием Тиринфийским? — спросила Исимея у Анастасии, доедая вторую миску супа.

Островитянка встала и торжественно продекламировала:

Мужскую дружбу отрицаю,
Гораздо крепче дружба женщин.
Всегда всего мужчинам мало,
А нам и меряться-то нечем!

— Ну, как?

— Ну… жизненно, — дипломатично заметила жрица, наливая себе третью порцию.

— А Вася сказал, что стихи слишком авангардные, — пожаловалась поэтесса. — А я сказала, что весь его стихотворный цикл «Не нахожу покоя с женщиной» — дерьмо из-под кентавра, — Анастасия удрученно потерла едва поджившие царапины от острых ногтей на щеке. — Слово за слово, мы поругались, потом подрались. Из Тиринфа меня изгнали с позором, чуть камнями не побили.

— Из-за Васьки, что ли?! — удивилась Исимея.

— И из-за него тоже, но в основном за отрицание мужской дружбы.

— Это ты, конечно, на святое замахнулась, подруга! — хихикнула жрица.

— Так мы теперь подруги? А не выпить ли за это? Нет ли в храме Диониса, чего покрепче и повкуснее, чем вода из ручья и мое кислющее вино?

Исимея задумчиво огляделась по сторонам. Вина в храме Диониса не водилось уже много лет, но возле очага на старых тростниковых циновках стояла ситула, проще говоря, ведро, где хранился изобретенный жрицей напиток из перебродивших диких слив, который продавался паломникам под видом амброзии из Этрурии.

К счастью для новоиспеченных подруг, бог вина и виноделия Дионис был занят важными божественными делами и не обращал внимания на работницу храма и служительницу муз. В противном случае — бог сгорел бы от стыда, узнав, что в его храме собрались распивать сливовку!

Тьфу!

Глава 5 Тиринф

Теперь оставим на время двух наших самых юных героинь и обратим свой взор на кое-кого постарше. Для этого покинем храм Диониса и поспешим в Тиринф. И пока мы туда идём, предлагаем читателю заглянуть одним глазком в туристический путеводитель по городам Древней Греции.

«Велик и прекрасен Тиринф! Край поэзии и бесконечных торговых рядов. Здесь живёт самый известный поэт Эллады — Василий Тиринфский. Зайдите в гостеприимный дом Василия! Полюбуйтесь, как вальяжно разгуливают по его саду павлины — дивные птицы, красивые и статные, но абсолютно безголосые. Считается, что крики павлинов погружают душу слушателя в омут печали, поэтому им подрезают голосовые связки. Под сенью фруктовых деревьев обитает пара странных полосатых лошадок из Нубии, а в клетках сидят певчие птицы из варварских стран и…».

А теперь угадайте, кто заплатил, что бы в путеводителе по Тиринфу упоминался Васин дом? Вы скажите, конечно, сам Василий! А вот и нет, не Вася, а Васин новый хахаль Филистрат! Об этом давно уже судачили злые языки, коими никогда не оскудевал тиринфийский рынок.

«Велик и прекрасен Тиринф! Раньше всех в этом городе пробуждается рынок. Громогласные торговки окликают горожан и туристов-паломников, зовут попробовать нехитрый товар и купить на завтрак хлеб из пшеницы и ячменя, сыр, свежие фрукты. К обеду для тех горожан, кто побогаче, на открытых террасах жарят мясо. Гусь ли это, козочка или поросёнок определяет толщина кошелька. Бедняки и бюджетные туристы покупают колбаски из обрезков, что не идут на стол богачам, зажаренную до хруста маленькую рыбку барабульку, ячменные коржи».

А что там у Васи? Согласно путеводителю, «…на столе у Василия Тиринфийского появляются только самые изысканные яства — пикантная печень откормленного гуся, нежнейшая осетринка, ну и, конечно, блюдо богов — соловьиные язычки».

Между нами говоря, Василий не чувствовал особой разницы между язычком соловья и гребешком петуха, но звание известного поэта требовало тратить баснословные деньги на это блюдо, ибо оно, согласно поверьям, «подстёгивало» поэтический дар. Нередко к столу Васи Тиринфийского подавалась и новомодная колхидская диковинка — маринованные в кислом соусе и тимьяне бычьи яйца, запеченные в печи. Василий терпеть не мог это кушанье, давился им и ел через силу, но статус был превыше всего.