За время спецоперации коллеги подробно описали работу всех родов войск. И только вертолетчики, воины, ходящие ежедневно прямо по головам противника, остались за кадром, не попали почему-то в телевизионные сюжеты и газетные заметки. Решил исправить этот досадный пробел. Вертолетная эскадрилья базировалась в чистом поле и страшно далеко от Донецка, с другой стороны государственной границы. Почти десять часов я ехал «дорогами войны», выбрался из Донецкой области, пересек Луганскую, срезал угол по пустоватым, только что освобожденным территориям Харьковской области и уперся в дикую очередь на погранпереходе. Колонны грузовиков-зерновозов начинались еще за добрый десяток километров от границы. Не меньше было частных предпринимателей, на простеньких машинах с украинскими номерами. Впрочем, жовто-блакитные флажки у всех были заклеены скотчем. В Россию, в богатую Белгородскую область, не везли ничего, кроме зерна, зато идущие в обратном направлении легковушки скребли брюхом по остаткам асфальта. Везли «Белизну», сахар мешками — в крае настало «время консервации», газовые баллончики для бытовых плиток, косметику, детское питание и памперсы. Никто к бизнесменам не придирался, скорее наоборот — таможенники интересовались, почем брали товары и даже советовали места, где взять дешевле!
Всю долгую дорогу и часы ожидания на границе я думал о сакрально-мистической составляющей летного дела и приметах. Мне было немного зябко от предстоящего полета. Рассуждал я так: человек должен ходить по земле, когда он от нее отрывается, сразу переходит под власть каких-то высших сил. И в глазах землян у него сразу же меняется статус. Мы не понимаем до конца эти небесные силы, не знаем, чего они от нас хотят и как им понравиться, поэтому пытаемся считывать их знаки, приметы. Придумываем какие-то ритуалы и соблюдаем их.
Приметы начались сразу же. Над погранпереходом имелся железный навес, где комфортно разместился десяток местных голубей. Голуби лениво, с каким-то вызовом гадили прямо на машины во время их досмотра, вызывая негодование собравшихся. Одному из голубей этого показалось мало. Он слетел на капот и дерзко по нему прохаживался. Таможенник нехотя пытался согнать голубя ручкой досмотрового зеркальца, голубь уворачивался и даже не думал улетать. А потом мелькнула рыжая молния. Маленький няшный котенок, из тех, что рисуют в корзинках с вязанием, запрыгнул на машину, прокусил голубю шею и молча ушел с добычей. Я не знал, как истолковать эту сцену, но крепко ее запомнил.
Вторую примету не пришлось ждать долго. Едва заехав на аэродром, я сразу же стал свидетелем удивительного зрелища. В самый большой вертолет в мире Ми-26, затаскивали другой вертолет — разведывательно-ударный Ка-52 «Аллигатор» со снятыми винтами. Он выработал свой ресурс, его увозили на обслуживание. Снимать толпу полуголых техников меня не благословили — все должны быть в уставной форме. Я отогнал машину в сторонку, как мне показалось, на безопасное расстояние, и решил снять взлет гиганта. Разумеется, поток пыли и камней сразу же превратил заднее стекло в причудливую мозаику. Пленка триплекса удержала его на месте — и на том спасибо. Командир эскадрильи сочувственно заметил:
— Это ерунда, Ми-26, бывает, и другие вертолеты переворачивает. Представляешь, машину бы перевернуло! Стекло ерунда, заменишь.
Я мужественно заметил:
— Это моя маленькая жертва богам неба.
Ответ командиру пришелся по душе, и он уточнил:
— А что ты все-таки хочешь снять и зачем?
— Хочу вылететь с вашей ударной группой. Хочу написать про вертолетчиков, про вас же никто не пишет, а вы тут пашете, как проклятые…
Действительно, каждый тридцать минут с аэродрома уходили и приземлялись тройками вертолеты — два «аллигатора» в сопровождении Ми-8. Небо гудело, по полю волокло пыль, поднятую винтами, — она не успевала оседать. Командир принял решение:
— Тогда завтра в 8.50 будь возле вон того Ми-8. А пока зайди в палатку к ребятам из «объективного контроля», они тебе наши съемки с ударов скинут.
Я еще не знал, что завтра летчиком-штурманом на нашем борту будет сам командир эскадрильи. Так принято в авиации: командир должен не восседать в штабе в окружении телефонов и карт, а летать. Ради командирского авторитета. И еще у меня было ощущение, что не летать он просто не может, потому что уже не принадлежит земле полностью.
С первыми лучами солнца я уже бродил вокруг «нашего» вертолета. Поговорил с одним из техников, сидя на бетонном дренажном колодце, — даже полевой аэродром это не просто поляна, а достаточно сложное инженерное сооружение.
— В первый месяц, как наши возвращались, только успевали маркером новые дырки от пуль обводить, — толковал техник, готовя меня морально к полету. — А потом все, стали бояться бить из «стрелковки» по машинам.
— Потери есть?
— Укропы из «Стугн» (противотанковый ракетный комплекс украинского производства. — Asm.) по нам били и попадали! Двух «аллигаторов» свалили.
— Да ладно, это же против танков!