Читаем Священная Военная Операция: от Мариуполя до Соледара полностью

Священная Военная Операция: от Мариуполя до Соледара

В ремонтном боксе валяются зеленые металлические ящики, штатные укладки для инструментов и запчастей от американских внедорожников, но украинские морпехи приспособили их для своей военной документации. Вы не поверите, наугад вытаскиваю одну папку из ящика и сразу — джек-пот! На обложке папки красочная наклейка с надписью «Дави Русню!». Русню давит в мясо бравый украинский солдат на «хаммере». Говорят, их у морпехов было много, пытались соответствовать своим заокеанским побратимам. Косить под них. Внутри папки подшиты копии каких-то указов Министерства обороны Украины. Я пытаюсь представить себе такое ведение штабной документации в российской армии, наклейку «Дави хохлов!», и у меня не получается. Впрочем, «давить русню» тут тоже не вышло. Не задалось, наклейка не помогла.

СОБАКИ-ЛЮДОЕДЫ

Мы стоим в сыроватом подвале заводского административного здания, лучи фонарей пляшут по полу, где кучами раскидана мор-пеховская форма и пресловутые спецовки «Метинвест», холдинга, которому принадлежит и завод имени Ильича, и «Азовсталь». В отдельном углу — битые ноутбуки и радиостанции. Две станины от ПТУРов (устройства для пуска противотанковых управляемых ракет). Боеприпасы в штабелях, индивидуальные перевязочные пакеты. Из сырой, неопрятной постели вытягиваю за угол флаг 501-го батальона морской пехоты. Должны были обмотать вокруг тела и вынести из окружения на себе, но не стали. Лом говорит:

— Тормознули вчера двух мужичков, акцент западенский немного, едва чувствуется, но убедили нас, что работали на заводе, на заработки приехали, правда, у одного из кармана торчал телефон. На экране — логотип с этого флага. Чуть не отпустили их…

Я на автомате резюмирую:

— Поварами были или связистами.

Лом смеется:

— Братан! Как ты угадал?

Прощаемся с провожатым у его блокпоста. Он притулился за стеной аптечного павильона. На дверях написано губной помадой — «Труп». Лом машет мне и кричит:

— Не надо, не заходи!

Но я захожу. Труп мужчины объеден собаками, торчит грудная клетка, рядом лежат два мертвых пса, а третий рычит на меня из темноты и в лучах фонарика его глаза жутко вспыхивают желтым. Я пячусь и выскакиваю из аптеки, Лом уже стоит у дверей. Говорит мне:

— Я больше не глажу собак, они все здесь людоеды.

— Там еще одна, еще один людоед…

Лом опускает предохранитель и шагает в темноту.

НЕ МАРОДЕР, А ЖЕНЩИНА

У заводской стелы, витрины предприятия, моего товарища окружили несколько женщин, он набирает на своем телефоне номера, которые ему диктуют наперебой. Если соединяет — дает трубку сказать, что живы, что скучают, что любят.

Ко мне подходит девушка с лицом грязно-серым от вечных дворовых костров или подвальных буржуек. И пахнет от нее выгоревшим домом, нечистым, ядовитым дымом пластика и ДСП. Впрочем, от меня пахнет так же, только чуть слабее. Девушка говорит мне неожиданное:

— Тут снарядом в парфюмерный магазин попало, все побилось, можно, я возьму себе духи? Там не все вытекло.

Мне нужна пауза, и я отвечаю вопросом:

— А сами как думаете?

— Вот я и спрашиваю: это будет воровство или можно?

Я смотрю влево и вправо — на проспекте, на асфальте и газонах, буквально вокруг нас, везде, холмиками лежат трупы. За моей спиной, на «Азовсталь», только что пришел пакет «градов», и они все никак не закончат рваться. Впереди, в серых трубах завода, еще копошатся люди, которые не скрывают, что пришли сюда нас убивать, «давить русню». И девушка просит духи, разбитый пузырек с духами. Говорю:

— Конечно, возьмите. Не вижу в этом ничего плохого.

Зачерпываю из пачки сигареты, сколько ухватил, и вкладываю в грязную ладошку. Девушка уходит, улыбаясь, и, оглядываясь, тоже улыбается.

Мой товарищ негромко замечает:

— Дмитрий Анатольевич, вы только что разрешили местному населению мародерство.

Я не соглашаюсь:

— Ей это очень нужно. Может быть, так же сильно, как всем московским женщинам, вместе взятым. Понимаешь? Она хочет опять быть женщиной, а не жертвой артобстрела.

К нам подходит местная жительница Тамара — поговорить, но из-за контузии не слышит ответов, не слышит и себя. Просто показывает рукой на свой дом без крыши и повторяет сиплым, сорванным голосом:

— Посмотрите, как я живу!

Мы видим.