Читаем Священная война. Век XX полностью

В батарее лейтенанта Очкина, на которую возлагалась задача оборонять площадь имени Дзержинского и быть готовой к борьбе даже в окружении, имелось три противотанковых орудия и девять противотанковых ружей. В орудийном расчёте на южной окраине площади был юный друг лейтенанта — подносчик снарядов 15-летний Вайя Фёдоров, курносый, подвижный и, как рассказывает Алексей Очкин, драчливый юнец. Он познакомился с ним по пути на фронт, на станции Поворино. Лейтенант заметил отдыхающего на буфере «зайца», подошёл к нему, попытался стащить, а тот, обороняясь, двинул его ботинком в лоб.

   — Чего ты пристал? Хочу на фронт...

Вскоре они нашли общий язык. И теперь здесь, на площади имени Дзержинского, когда после очередной бомбёжки и неравной борьбы с танками в расчётах осталось по два-три человека, Ваня Фёдором стал наводчиком орудия. Наступил критический момент. Танки немцев ворвались на площадь. Вслед за ними к орудию Вани ринулись автоматчики. Алексей Очкин кинулся выручать друга, но его остановил замполит дивизиона Филимоном:

   — Танки справа... Убит наводчик, Ваню уже не спасёшь.

Они считали, что при атаке немецких автоматчиков Ваня погиб. Но мальчик каким-то чудом уцелел. Из ровика, выкопанного возле орудия, он отогнал автоматчиков гранатами. Но танки так не отгонишь.

   — Плетью повисла правая рука Вани, — рассказывает очевидец подвига юного богатыря Борис Филимоном. — Осколок снаряда попал в кисть другой. А к орудию ползли ещё два танка. И тогда из ровика поднялся окровавленный мальчик. Руки перебиты, но есть зубы. В них противотанковая граната. Он упал под гусеницы. Раздался взрыв...

Ване Фёдорову было 15. Всего один день носил он на груди комсомольский билет. Какое же сердце у этого юного богатыря земли русской?!

Прорвавшись к заводу, танки и пехота Паулюса разрезали остатки 112-й дивизии на три части. Одна часть отошла на север и соединилась с группой Горохова в районе Рынок. Другая, возглавляемая лейтенантами Василием Шутовым и Алексеем Очкиным, осталась в литейном и сборочном цехах завода. Третья, которую объединил политработник Борис Филимонов, сосредоточилась в подвалах Нижнего Посёлка, где размещался штаб дивизии во главе с начальником артиллерии подполковником Николаем Ивановичем Годлевским.

Двое суток вела борьбу с танками и пехотой группа Филимонова. Подполковник Годлевский был убит прямым попаданием снаряда в грудь. Кончились боеприпасы. Настало время вырываться из окружения. Усталые, голодные — всего 30 человек против целого батальона гитлеровцев вступили в схватку и вырвались из огненного кольца. Филимонов был ранен. Оставшиеся в живых принесли его с документами погибших товарищей к переправе на участке группы Горохова.

Ещё более упорно держалась в цехах завода группа Алексея Очкина.

   — С Васей Шутовым нам удалось собрать разрозненные группы бойцов, в том числе из рабочих завода, — рассказывает Алексей Очкин, — и организовать атаку на кузнечный цех. Внезапный налёт ошеломил немцев, которые считали, что с защитниками завода давно покончено. Затем гитлеровцы выбили нас из этого цеха. Потом мы их. Затем опять немцы пошли на нас. Понимая, что долго не продержимся — у них явное превосходство в силах, — пошли на хитрость. Отошли сами, но спрятали автоматчиков в засадах. Только фашисты ввалились в цех, как им в спины автоматные очереди. Половину уложили на месте, остальные разбежались. Они не любили ближний бой...

Как явствует из рассказа Алексея Очкина, фашисты, ворвавшись на завод, не смогли в тот же день окончательно сломить сопротивление наших мелких подразделений 11-й и 37-й дивизий. Группа Очкина и Шутова сражалась там несколько дней. И почти каждый день к территории завода подходили свежие силы пехоты и танков противника.

Добившись многократного превосходства, гитлеровские офицеры решили приступить к уничтожению мелких групп. В проломах стен устанавливали танки и орудия прямой наводки и уничтожали всё живое. Цех за цехом, сектор за сектором утопали в огне и дыму. Пыль дроблёного бетона, чад от горящих, пропитанных мазутом станин и ремонтных ям разъедал защитникам глаза, перехватывал дыхание. От жары начинала тлеть одежда.

   — Фашисты, окружив, — продолжает рассказывать Алексей Очкин, — хотели если не взять нас живьём, то превратить в пепел. Помню, как кто-то из ребят выскочил из полыхающих руин сборочного цеха и тут же был сражён длинной очередью пулемёта. Значит, надо терпеть, выждать ночь и затем решительным броском прорваться к Нижнему Посёлку. У нас уже кончались боеприпасы, изнуряла жажда, — хотя бы глоток воды. Минувшей ночью один рабочий, не знаю его фамилии, в памяти остался только его облик — среднего роста, рыжие усы, коренастый, — помог нам разыскать в трубах воду, но и она скоро кончилась... Наконец наступила долгожданная ночь. Полетели последние гранаты, выпустили последние патроны и прорвались к Нижнему Посёлку...



Перейти на страницу:

Все книги серии История Отечества в романах, повестях, документах

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное