В этом портовом городе находилась известная мечеть Омара, построенная четыре века назад, и имелся великолепный восточный базар. Аскалон был знаменит также своими оливковыми рощами и шелковичным червем, но пользовался дурной славой из-за обилия москитов. Его защищали двойные стены с пятьюдесятью тремя башнями. Благодаря его стратегическому положению арабы могли быстро мобилизовать войско в Египте, чтобы в любое время угрожать королевству крестоносцев. Само название «Аскалон» по-арабски означаю «Голова Сирии». Не меньшее значение он имел для защиты от возможного вторжения крестоносцев в Египет и от угрозы с их стороны главным святыням ислама.
У Саладина не было уверенности, что король Ричард сейчас действительно пойдет на Иерусалим. Мало ли что он говорил о целях своего похода! А что, если его амбиции не ограничиваются Иерусалимом и он мечтает о завоевании Египта, чтобы стать императором Средиземноморья, подобно Александру Великому или Цезарю? Стратегически это имело бы смысл: при движении его армии вдоль побережья он будет иметь поддержку своего мощного флота, а если захватит Аскалон, то этот город будет иметь для него такое же значение, как некогда Александрия — для Александра и Цезаря. В таком случае Аскалон из стратегического узла исламского султаната превратился бы в стратегический узел новой империи крестоносцев.
Египет был важным источником богатств империи Саладина. Слава арабской истории в последние девяносто лет была достигнута именно благодаря объединению Египта и Сирии под знаменем суннизма. Сам Саладин взошел на вершину власти благодаря этому процессу, которому пытались помешать франкские короли. Пять раз в 1163–1169 гг. крестоносцы пытались захватить Египет. В этой борьбе погиб отец Саладина, но его дядя Ширкух все-таки стал покорителем Египта. Сам Саладин в свое время, когда франков удалось окончательно вытеснить из этого района, сначала стал императором Египта.
И разве в самом Коране не говорилось о силе и ценности единства:
Кто же сможет остановить Ричарда, «Мелика Рич», как его именовали арабы, на его пути к золоту Каира? Кто поручится, что европейцы больше не повторят гнусной вылазки Шатийона против святых мест Мекки и Медины? А что, если Ричард — это всего лишь еще более могучий Шатийон, чья цель — не просто захватить Иерусалим, но уничтожить ислам? И как в таком случае поступить с Аскалоном?
Такие мысли не давали покоя Саладину, поэтому он собрал своих эмиров на совет в Рамле. Для защиты Аскалона и Иерусалима требовалось двадцать тысяч человек, и теперь предстояло решить, из чьих отрядов сформировать такое войско. В памяти мусульман была слишком свежа потеря Акры, и возможность новой длительной обороны того или иного города ужасала их.
«Если желаешь защищать Аскалон, то отправляйся туда сам или пошли кого-то из своих сыновей, — заявил курдский эмир аль-Самин по прозвищу Толстяк. — Иди туда со своими грязными негодяями. Никто не пойдет туда с ними, потому что никто не желает разделить судьбу защитников Акры».
Эти наглые речи были сродни бунту. Саладин пока не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы достойно ответить на эту выходку, и он предпочел ее пока проигнорировать. Султан удалился в свой шатер и стал искать опоры в молитве. По словам летописца, «он воззвал к Аллаху, и Аллах открыл ему, что Аскалон следует разрушить, раз правоверные не в силах защитить его». После долгих колебаний султан принял именно это решение.
Через четыре дня после Арсуфа Саладин решился разделить свою армию. Часть ее под началом старшего сына Мелик-аль-Афдаля он оставил неподалеку от Яффы, чтобы следить, чем будет заниматься в городе король Ричард, а сам вместе с братом аль-Аделем во главе основных сил направился к Аскалону. Проведя полдня на марше, они прибыли в город, который мусульмане именовали Юбна, а христиане — Ибелин. В мечети этого города находилась усыпальница соратников пророка. Здесь Саладин дал своим солдатам отдых.
Через день султан стал лагерем в окрестностях Аскалона. Было приказано собрать рабочих и объявить о предстоявшей им мрачной миссии. Солдаты ходили по домам, вербуя работников для разрушения города. Люди не скрывали своей печали: женщины, оплакивая несчастную судьбу, продавали свое добро по бросовым ценам и отправлялись в Египет или Сирию, взяв лишь то, что можно унести. Десять кур стоили всего один дирхем.