Священные речи. Похвала Риму

55. На следующую ночь Бог снова повелел мне точно так же искупаться в море, а выйдя из воды, встать против ветра и так исцелить тело. Я знаю, что этот рассказ уже увлек многих. Но самое удивительное во всем этом — Бог, который в столь многих случаях являл мне свое могущество и прозорливость, и только потом — все то, что со мной случилось, если это кому-то интересно.

56. Кто может понять, в каком состоянии я тогда находился? Те, кто был тогда при мне, знают, как я выглядел и что со мной творилось. Уже несколько дней и ночей из моей головы текла слизь, клокотало в груди, дыхание сталкивалось со слизью и задерживалось в горле, и горло воспалялось. Я все время ожидал смерти и даже не решался позвать слугу, думая, что позову напрасно, так как умру раньше.

57. Вдобавок у меня были всяческие боли в ушах и зубах, напряжение во всех жилах, и я не мог ни принять пищу, ни извергнуть ее. И если хоть малый кусочек пищи касался глотки или нёба, то он застревал в горле, и я не мог даже вздохнуть. Кроме того, у меня была огненная боль в голове и всевозможные приступы. По ночам я не мог лежать и должен был сидеть в постели и терпеть боль, наклонясь вперед и положив голову на колени.

58. Из-за всего этого мне приходилось кутаться в шерстяную одежду и прочие покрывала. Я был ими обернут так плотно, что день казался мне ночью. Ночи же вместо дней проходили у меня без сна.

Может ли все рассказать хоть один из людей земнородных?[68]

Ведь ни пяти, ни шести лет для этого не хватит.[69] Но времени для рассказа потребуется, пожалуй, не меньше, чем для самого дела.

59. Если кто-нибудь подсчитает и увидит, сколько и какие бедствия я претерпел и с какой неумолимостью Бог посылал меня к морю, рекам и колодцам, заставляя меня противостоять зиме, то всякий скажет, что поистине все это больше, нежели чудеса. И он постигнет Божью силу и Божий промысел и не меньше оценит честь, которой я был удостоен, чем огорчится из-за моей болезни.

60. Теперь кто-нибудь уже, наверное, приготовился услышать, с чего все началось. И хотя для этого требуется времени больше, чем Одиссею для рассказа перед Алкиноем,[70] я попробую коротко обо всем рассказать.

Я выехал в Рим в середине зимы, заболев еще дома из-за дождей и холода, но не обратив на это внимания, так как я положился во всем на свою выносливость и счастливую судьбу. Когда я доехал до Геллеспонта,[71] у меня невыносимо заболело ухо, и все остальное было не лучше. Но, почувствовав небольшое облегчение, я двинулся дальше.

61. Тут начались дожди, все покрылось льдом, стали дуть все ветры. Лед на Гебре[72] только что сломали, чтобы река стала судоходной: ведь если этого не сделать, вся она превратится в ледяную сушу. Равнины, насколько хватало глаз, были заболочены. Постоялых дворов было мало, и через крыши их воды текло больше, чем снаружи с неба. И при всем этом приходилось спешить и ехать быстро, несмотря на время года и мое слабосилие. Достаточно сказать, что даже гонцы с военными донесениями нас не обгоняли. Большинство же моих слуг ехало медленно. Я сам при необходимости отыскивал проводников, и это было нелегким делом: варвары норовили сбежать, и их приходилось привлекать то уговорами, то силой.

62. От всего этого моя болезнь усилилась. Зубы мои были в таком состоянии, что я прикладывал руки к щекам, чтобы унять боль. Пищу я не принимал совсем, разве что одно молоко. Тогда я впервые испытал удушье в груди, на меня напала сильная лихорадка и другие бесчисленные недуги. Так я лежал в Эдессе у водопада.[73] Наконец на сотый день после отъезда из дома я с трудом добрался до Рима. И тут вскоре внутренности у меня вздулись, кровь застыла в жилах, озноб охватил все тело, и дыхание стало затрудненным.

63. Врачи принесли очистительные средства, и я очищался в течение двух дней, принимая слабительное до тех пор, пока оно не всосалось в кровь. На меня напала лихорадка, все было бесполезным, и не оставалось надежды на спасение. Наконец врачи сделали мне надрез по всему телу, от груди до мочевого пузыря. И когда были поставлены банки и дыхание почти прекратилось, меня пронзила нестерпимая оцепеняющая боль, и все обагрилось кровью. Я был в полном изнеможении и чувствовал, будто мои внутренности похолодели и высунуты наружу. Удушье усилилось.

64. Я не знал, что делать, так как не мог ни есть, ни говорить. Мне казалось, я непременно задохнусь. И во всем остальном я чувствовал ту же слабость. Напрасно мне давали и лекарства, составленные из частей животных,[74] и всякие другие средства. Я решил, что нужно возвращаться домой, если только хватит на это сил. Путь по суше оказался для меня невозможным, так как тело мое не выносило тряски, и мы отправились домой морем. К тому же часть нашего вьючного скота погибла от стужи, а ту, что осталась, мы продали. И вот тут произошло нечто, напомнившее случай из «Одиссеи».[75]